Франсуаза Саган - Поводок

– А это что еще? Ксавье предложил тебе сыграть Аль Капоне?

Я совсем забыл про свой новый костюм. Мне захотелось еще раз взглянуть на него, но Лоранс уже театральным жестом взывала к несчастной секретарше:

– Ну а вы, Одиль, видели, как Венсан одет? Может быть, мне это снится... Вы-то его видели?

– Да, я уже продемонстрировал свой костюм Одиль, – процедил я с неохотой и увидел, как она покрывается пятнами. – Но своего мнения Одиль мне так и не сказала.

– Зачем с этой мерзостью лезть к Одиль? – заявила Лоранс. – Твой костюм, дружочек, отвратителен. Отвратителен и вульгарен! Где ты им разжился? Глупость какая! Ну если он тебе так нравится, можешь оставить его себе!

И как разъяренная фурия Лоранс вышла из комнаты. Я пожал плечами, повернулся к Одиль – на ней лица не было – и улыбнулся ей:

– Может, я бы и успел переодеться, если бы не был поглощен другим. Но поверьте мне, дорогая Одиль, я ни о чем не жалею.

Я пропел эту фразу трагическим голосом и увидел, как едва заметная улыбка проскользнула по лицу Одиль; она уже наспех подкрасила губы красной помадой. Отвратительная киноварь! С чего это я целовался с этой простушкой с ярко накрашенными губами и блуждающим взглядом. Чего мне только не приходит в голову, но я почти никогда об этом не жалею. Теперь Одиль для меня всегда будет ассоциироваться с прелестным запахом фиалки; и у нас на двоих общий эмоциональный капитал, которым разживаются те, кто хоть раз целовался потихоньку. Она тоже это чувствовала, потому что, когда я уходил из комнаты, успела, оглянувшись, мне шепнуть:

– А вы знаете, Венсан, в общем, этот костюм вам очень идет...

«Если мне и впрямь нравится эта одежда, почему бы не бросить бриться? Почему бы под эту куртку не купить желтую майку? И если уж действительно я без ума от этих накладных карманов на коленях, почему бы не примоститься на церковной паперти и не положить для сбора милостыни берет того же цвета, что и все одеяние? Очевидно, только на это оно и годится!»

Я поднял руку:

– Если верить Ксавье Бонна, лично я гожусь еще на кое-что другое.

Но Лоранс задумалась и не услышала меня сразу.

– А почему бы вам не одеваться прямо как эти троглодиты из варьете?.. – Тут она запнулась:

– Ксавье Бонна? А при чем тут Ксавье Бонна? Может быть, у него тот же портной?

У Лоранс была привычка, когда мы ссорились, обращаться ко мне на «вы»; я, естественно, тоже переходил на «вы», ну а в первоначальное состояние возвращался, уже когда она меняла гнев на милость и снова говорила мне «ты».

– Нет, – ответил я, – просто он мне сделал предложение, на которое вы, по-моему, уже согласились.

Лоранс резко наклонила голову, и ее смоляные пряди просвистели около лица, словно лассо амазонки, но чувствовала себя Лоранс в своей маленькой гостиной явно не так вольготно, как эти дикарки на своих просторах.

– О чем вы? Ах, да... Он спрашивал меня, не собираетесь ли вы вложить гонорар за свою песенку в его следующий фильм по «Мухам» Аристофана...

– "Осам"...

– Я и вправду сказала, – продолжала Лоранс, – что, по-моему, идея хорошая, но это зависит лишь от вас, деньги ваши, только ваши.

Она скользнула по мне полурассеянным, полунапряженным взглядом, за которым таилась неуверенность. И продолжила:

– До сегодняшнего дня я думала, что деньги у нас общие, как и все вообще... Простите мое легковерие. – И она изящно отвернулась.

– Ну что вы! – разволновался я. – Конечно! Вы же знаете, все ваше – мое... Нет, простите, наоборот... Честное слово, оговорился! Только, если все мое принадлежит вам (ну и наоборот), это еще не значит, что наше общее добро принадлежит также Ксавье или П. Ж. С.

– П. Ж. С.? Что это такое?

– Это Сардал, продюсер Ксавье. – И я засмеялся, вспомнив, с какой гримасой он слушал разглагольствования режиссера об Аристофане. – Бедняга, ему предстоит быть продюсером «Ос», черно-белого фильма, без звезд, натурные съемки, вероятно, в Центральном Массиве. Представляете себе?

Лоранс даже не улыбнулась.

– Да, представляю. Очень жаль, что вы не читали «Ос», потому что это прекрасное произведение!..

Между нами была негласная договоренность: считалось, что музыка в моей компетенции, а литература в ее. К несчастью, я был гораздо начитаннее (в лицее, казарме да и в доме на бульваре Распай времени для этого у меня было гораздо больше, чем у Лоранс). Пятнадцать лет я пичкал себя книгами, плохими и хорошими, и, надо сказать, переел. Во всяком случае, на наших обедах, домашних или званых, я нередко притворялся профаном, а Лоранс эрудитом. И теперь я готов был биться об заклад, что она буквально ничего не знала об Аристофане, я же начал припоминать кое-что о его эпохе, современниках и некоторых персонажах его пьес, даже тему «Ос» хоть и смутно, но припомнил. Я решил немного . позабавиться.

– Я знаю, что ведущая тема «Ос» – угрызения совести; еще я знаю, что нередко этой комедии подражали, в частности экзистенциалисты, правильно?

– Да, и не только экзистенциалисты, – сухо заметила Лоранс. – Все подражали. И, разумеется, романтики.

– Что ж, Ксавье пришла прекрасная идея! Однако он должен был вас предупредить, что я получил не три франка, а три миллиона долларов! С вами да и со мной он мог бы быть более честным. И потом у него всегда такой презрительный вид... кажется, он сейчас плюнет в лицо... и что-то не хочется передавать свой гонорар типу, который готов надавать мне пощечин... как-то это не вдохновляет... Ну, у каждого свои маленькие прихоти.

Лоранс меня не слушала: судя по ее озабоченному виду, она скорее всего старалась припомнить, куда девался литературный словарь, чтобы почерпнуть из статьи об Аристофане хотя бы общее содержание «Ос». Ее голос прозвучал еще отчужденнее:

– Послушайте, Венсан, я же сказала, делайте что хотите. Я не притронусь к вашему гонорару. Я бы разделила с вами результаты вашего творческого труда, труда пианиста... но не этот успех... вам повезло, вы попали в струю, вам сделали хорошую рекламу. Увольте! Можете и дальше покупать себе эту жуткую одежду или сделайте, наконец, что-нибудь разумное – финансируйте, например, «Мух», а там видно будет.

– "Ос", – поправил я машинально.

– Если тебе так уж это важно, «Ос». – Она разнервничалась и снова перешла на «ты». Я рассмеялся:

– Это было важно Аристофану. Подумайте, как ему, несчастному, должно быть, надоело каждый раз зудить: «Осы», «Осы», а не «Мухи».

Лоранс застыла от любопытства:

– Почему? Почему каждый раз?

– Но, дорогая, в то время в Греции вообще не было ос, мухи были, но ни одной осы! Осы символизируют угрызения совести, а герои Аристофана, как вы помните, их не знают. Вот в Европе крестьянская лошадка – символ трудолюбия. И в какой же деревне вы ее теперь увидите? Я, во всяком случае, не видел никогда. – Я излагал сухо, и Лоранс стояла как вкопанная, даже голову наклонила. В общем, насладился.