Юрий Авакян - Мертвые души. Том 3

Уж грезилось ей, что сыновья ея отданы в пажеский корпус и все – и Фемистоклюс, и менее расторопный Алкид, и даже малютка Евпатрид выказывают столь поразительные успехи в учении, что даже допущены к общению с престолонаследником. Уж супруг ея, якобы дослужившись до действительного тайного советника, приготовился было шагнуть далее, ко первому классу, уж мелькнула где—то и звезда канцлера, готовая коснуться до его груди, но тут её понесло, закружило, точно в водовороте, она словно бы полетела куда—то и даже петух, вскочивший на плетень и принявшийся горланить утренния свои песни не в силах был ее разбудить.

Одним словом — утро давно уж вступило в свои права, уж солнышко поднявшись над горизонтом разогнало лёгкие тучки на небесном склоне, напитавши своим теплом зябкий утренний воздух, уж петух, покинувши плетень, принялся гоняться за курами по двору, а Манилов с Маниловою всё ещё нежились в постеле, продолжали предаваться сладким своим грёзам. Минуло уже три четверти часа с той поры, как Павел Иванович появился в гостиной, а приглашения к завтраку всё не следовало, так что положение нашего героя и впрямь можно было назвать незавидным. В конце—концов муки голода, терзавшие его желудок сделались столь нещадны, что он, не глядя на приличия, призвал к себе прислугу — всё ту же давешнюю старушонку, пригрозивши той, что ежели через десять минут она не подаст ему либо Манилова, либо яичницы со свежими булками, то он самолично высечет её своею барскою рукою.

Угроза сия видать возымела действие, потому как завтрак был ему в самое короткое время подан и прошедши в столовую он увидал не одну только вытребованную им яичницу, жареную, надо сказать, с ветчиною, шкворчащею и пускающей сало, но и многое другое, средь чего находились ещё и горячие пироги, свежий творог со сметаною, холодная варёная курица, поданная с каким—то неизвестным Чичикову кисло—сладким соусом и спрошенные им тёплые белыя булки. Усевшись за стол и принимаясь утолять не на шутку разыгравшийся аппетит, Чичиков, хотя и был сердит, всё же отметил про себя, что хотя завтрак сей и был собран прислугою, как говорится «на скорую руку», но всё же был довольно вкусен и обилен.

По прошествии еще некоторого времени, когда Павел Иванович покончивши с завтраком и дожевавши последний пирог, запивал его чаем, в столовую залу вошел Манилов, как надобно думать разбуженный все тою же старушонкою. По заспанному лицу его бродила рассеянная улыбка, глазки его и без того узкие, спросонья превратившиеся в совершенные щёлочки, виновато мигали, когда ему удавалось их для сей цели разлепить, шевелюра носила на себе явные следы того самого ночного колпака, в котором встречал он Чичикова минувшим вечером, а щёки чересчур уж требовали участия цирюльника. Правда, нынче он вышел не так, как давеча, в халате и красных хлопанцах, а успел всё же хотя бы наспех прибрать себя. Но прибрал именно, что наспех. Ибо и жилетка его была застёгнута не на ту пуговицу, да и галстух был повязан довольно небрежно и вкось.

Он тут же принялся рассыпаться пред Павлом Ивановичем в извинениях, столь округлых и сладких, что казалось ещё минута и мёд потечёт изо всех щелей по стенам комнаты. Обращаясь до Чичикова, Манилов называл его уже не «любезным другом», как то имело место ранее, а не иначе как «вашим высокоблагородием», что, конечно же, не ускользнуло от внимания нашего героя, оставшегося чрезвычайно довольным сим фактом, означавшим, что Манилов ни на минуту не усомнился в поведанной ему Павлом Ивановичем истории. Он понимал, что сказанное Маниловым «ваше высокоблагородие», долженствовало подчеркнуть готовность того к самоотверженному исполнению, якобы, возложенной на него государем—императором высочайшей миссии по спасению родимого Отечества. И сия готовность, пускай ещё до конца не отошедшего ото сна Манилова, была Чичикову весьма кстати. Ведь в исканиях, что предстояли ему в «NN»—ской губернии, он большой расчёт делал именно что на дядюшку капитана—исправника, связавши с ним главныя свои надежды, поэтому, довольно улыбнувшись в усы, он ответил на приветствие сонного хозяина, осведомившись, каково спалось тому нынешней ночью и, услыхавши в ответ, что такового отдохновения, как выразился Манилов, не имели и боги, заметил всё же, как бы ненароком, что сие, конечно же, замечательно, но их давно уж ждут неотложной важности дела.

На что Манилов смутясь проговорил сконфуженно, что подобная оказия случилась с ним по явному недоразумению, чему причиною явилась небывалая радость, произошедшая от встречи с Павлом Ивановичем, и что подобного впредь им уж не будет допущено никогда. Сказавши это, он повинно склонил нечёсаную свою голову, не забывши, однако же, прилепить к сказанному уж упомянутое нами «ваше высокоблагородие». На что Чичиков поморщившись, проговорил:

— Вы это, любезный друг мой, напрасно—то стараетесь насчёт «высокоблагородия». Я, конечно же, ценю подобное отношение, и в этом, без сомнения, сразу видать человека служившего, но право, лучше не прибегать к чинам, тем более прилюдно. Для всех мы, как уж было меж нами обговорено, двое смиренных помещиков занятых разве, что куплею—продажею крепостных крестьян – вот и всё. Большего от вас покуда и не требуется. А теперь потрудитесь—ка, пожалуйста, покончить со своим завтраком в самое короткое время, потому как настал час мне открыть вам истинную пружину возложенной на нас с вами задачи с тем, чтобы без промедлений приступить к ея выполнению на благо Отчизны.

Услыхавши насчёт Отчизны, Манилов несмотря на всё испытываемое им ещё смущение, вновь состроил было мечтательную физиогномию, и готов был точно уж воспарить к облакам, но Чичиков не давши ему для сего никакой возможности, сам распорядился в отношении его завтрака, и совсем уже скоро тащил торопливо дожевывавшего кусок ветчины Манилова к тому в кабинет.

Кабинет был всё тот же, не без приятности, крашенный какой—то голубенькой краскою, вроде серенькой, от которой плохо спавшего нынешней ночью Чичикова, поворотило зевать. Всё те же стулья стояли в нём да стол, да кресло; всё так же табак разложен был повсюду, разве что не стало на подоконнике выложенной красивыми рядками трубочной золы, как видно хозяин сего кабинета нашёл себе иное, более забирающее его препровождение времени.

Манилов как и во прошлый раз попытался было затеять препирательства по поводу того, кому из них следовало бы расположиться в креслах, а кому сидеть на стуле, стараясь устроить гостя с большим комфортом, однако же Павел Иванович и тут укоротил его, сказавши, что нечего тратить время на этакую безделицу, когда ожидают их впереди многия великия дела. На высказанное Маниловым желание пригласить в кабинет и свою супругу, дабы и она послушала рассказ Павла Ивановича о тайных пружинах, коими придётся воспользоваться им для свершения возложенной на них великой миссии, он снова получил отказ от Чичикова сказавшего ему на это: