Юрий Авакян - Мертвые души. Том 3

Проскакавши ещё с три версты Чичиков угадал близость некоего селения, потому как увидел рассыпавшийся по полю белый и жёлтый рогатый скот, да двух собак, что поднявши хвосты, летели полаять на экипаж, с тем, чтобы остаться потом довольными собою, как всякий сделавший доброе дело. Поле, убранное ярко—жёлтой сурепицей, упиралось дальним своим концом, красневшим от васильков растущих вперемешку с распушившимися будяками в высокий холм, огибаемый той самою дорогою, по которой и катил нынче наш герой. Облака, медленно плывущие в вышине, красились уж в алый цвет, а небо сделалось бирюзовым, как всегда то бывает, когда близится к закату погожий летний день.

Обогнувши холм, Чичиков увидел живую картину: на горном наклоне повиснувшую купу дерев вместе с прятавшимися под их сенью избами, большой пруд в ложбине на склоне холма, плетень, гать, по которой стучал одетыми в железные ободья колёсами груженный чем—то воз, и господский дом стоявший несколько поодаль и убранный изрядным садом. Место сие открывшееся внезапно, поразило воображение нашего героя своим живописным положением, и он, не раздумывая, велел Селифану поворотить к нему, надеясь именно здесь обресть свой ночлег.

На околице села встречены были Чичиковым двое о чём—то бранящихся меж собою мужиков. Потому как видимой причины их перебранке не было, можно было заключить, что происходила она от некой прежней обиды, либо по причине дурных их нравов, либо, ещё проще, от изрядно выпитого обоими какого—нибудь крепкого зелья.

— Я тебя невобостря в землю вколочу! — говорил низенький, рыжий с оспинами мужичок, покачиваясь и махая руками.

— Завалился за маковое зерно, да в ус никому не дуешь! — ответствовал ему второй, тоже качающийся из стороны в сторону, но находящий ещё в себе силы смерить низкорослого, ухватившегося за плетень приятеля презрительным взором с высоты своего длинного росту.

— В узел завяжу, калачом сверну! — не унимался рыжий мужичок, продолжая держаться рукою за плетень, дабы умерить приключившуюся с ним качку.

На что второй, не отвечая ничего, стукнул рыжего кулаком по уху так, что тут уж никакой плетень не в силах был помочь, и рыжий мужичок, во весь свой кургузый рост, растянулся поперёк улицы, преградивши путь коляске Павла Ивановича.

— А вот я вас!.. — крикнул Селифан, замахнувшись было на них кнутом, — ну—ка осади с дороги. Не видишь, что—ли, тетеря, барин едет!

На что оба мужика тут же посторонились, и даже тот, что лежал в пыли посреди дороги живо отполз ко плетню. Поравнявшись с ними, Чичиков велел Селифану остановиться, и тот, продолжая бросать на мужиков недружелюбные взгляды, придержал лошадей.

— А что, любезные, чьё это имение и как прозывается? — спросил Чичиков обратясь ко дружно жмущимся к плетню и ломающим шапки мужикам.

Те принялись было отвечать барину, но ответ у них выходил более не на словах, потому как с губ у них наместо слов срывалось некое мычание, а на пальцах, коими они принялись вертеть во все стороны пред собою, а затем, повертевши эдак с полминуты, глянули на Павла Ивановича и довольные тем, что сумели ему так хорошо угодить с ответом, сказали:

— Во как! — сказал длинный.

— Да, понимаш, во как! — подхватил за ним и рыжий сызнова ухватившись за плетень.

— Э, братцы, да вы, как я погляжу, оба лыка не вяжете, — усмехнулся Чичиков, — ну хорошо. Тому, кто сумеет дать мне полный ответ я, так и быть, подарю гривенник.

Услыхавши про гривенник, из чего можно было заключить, что со слухом дела у них обстояли не в пример лучше нежели с речью, оба мужика тут же оживились и принялись ещё пуще прежнего вертеть пальцами пред собою, словно бы намереваясь таковым образом выманить изо ртов своих упорствующие с появлением слова. И толи сей хитрый подходец, толи желание обещанной награды, что, не скажем наверное, возымело действие, и через короткое время из них и впрямь принялись выскакивать наместо мычания более членораздельные звуки, из которых можно уже было различить, что поместье сие именуется Горками, что барина их проживавшего в господском доме величают Потапом Потаповичем, а фамилиею он Груздь.

Чичиков хотел было ещё порасспросить их о том, какового уезда сие селение, или же сколько, к примеру, крестьянских душ проживает по дворам, но подобный урок уж явно был чрез их силу, и тут не помогли ни махания руками, ни сгибание пальцев пред глазами, снова было призванные ими в помощь. Посему кинувши им сверкнувший серебром гривенник, Павел Иванович направился прямиком к господскому дому, а оба мужика довольные щедрым барином и гордые собою, обнявшись, поплелись пропивать награду, как оно и водится, в шинок.

Господский дом, прячущий стены свои в густой зелени большого сада, ежели и не отличался излишнею изысканностью фасада, был, однако же, весьма мил, благодаря чистоте и лёгкости, сообщаемой всему его строю высокими белыми колоннами, украшающим крыльцо крашенное, равно, как и стены дома, бледно голубою краскою. Ухоженный сад, окружавший дом, весь сплошь состоял из плодовых дерев, да разбитых вдоль фасада пёстрых цветников, что, надо сказать, добавляло дому очарования. Подкатив ко крыльцу по отсыпной, розового гравия дорожке, Чичиков увидел хоронившиеся меж колон плетёные из лозы кресла, окружавшие таковой же плетёный стол, на котором стояла синяя ваза украшенная обильным и ярким букетом, как надобно думать срезанным здесь же в саду. На стене, рядом со входною дверью висело мелкое, лёгкое ружьецо, из разряду тех, что обычно служат отрадою мальчишкам, и годное разве что для пальбы по воробьям да сорокам, из чего Павел Иванович предположил, что в доме сием обитает семейство, может быть даже и со многочисленными отпрысками, которым любящие родители не отказывают ни в чём, даже и в подобных, далеко небезопасных забавах.

Однако тут проницательный наш герой заблуждался, ибо владелец сего имения проводил дни свои в одиночестве, проживая совершеннейшим холостяком, так что ни о каком семействе и речи быть не могло. Ружьецо же сие, не глядя на мелкость его и лёгкость, являлось подпорою страсти забиравшей целиком всю натуру хозяина дома, жизнь свою, как он сам частенько говаривал, «положившего на алтарь служения науке и изучению родимой природы».

Словно бы в ответ на хруст гравия, производимый коляскою Павла Ивановича, ведущие в дом двери со стуком распахнулись и на крыльцо выбежал некто, весьма и весьма невысокого росту. Появление его было столь внезапным, что на ум Чичикову словно бы само собою пришло сравнение с выскочившим из табакерки чёртом, и он уж поднял было руку с тем, чтобы осенить себя крестным знаменем, но рука его так и застыла в воздухе, и признаться, было от чего.