Юрий Авакян - Мертвые души. Том 3

— Прошу прощения, Варвар Николаевич, я что—то не возьму в толк, ведь надо думать и у Платоновых какие надобно бумаги имеются? Не могли же они владеть таковою пропастью земли по воспоминаниям неких выживших из ума стариков? — удивился Чичиков.

— То—то и оно, что все какие нужно бумаги у них есть, но на что юрисконсульт тут сделал упор, что якобы выданы они были прадеду Платоновых без достаточного на сие основания и даже будто бы с нарушением закону, посему—то земли эти и должны без промедления отойти к Леницыну, — сказал Вишнепокромов.

— Ну, и чем же сия тяжба закончилась, чью сторону принял суд? — спросил Павел Иванович.

— Признаться ничем хорошим она не закончилась, потому как конца и края ей не видно. А Платоша, однако же, угодил в острог, где нынче и обретается, — отвечал Вишнепокромов, в сердцах махнувши вилкою.

— За что же в острог, позвольте узнать? Ведь коли виноват был прадед, то за что же Платона Михайловича сажать в камору? — изумился Чичиков.

— О, сие очень даже просто, — отвечал Варвар Николаевич, — юрисконсульт, стакнувшись со своими дружками—судейскими, провёл по суду какую—то бумагу: будто бы некое временное постановление. Ну, временное – оно временное, а судейские на двух пролётках явились к Платоновым якобы за тем, чтобы отрезать в пользу Леницына большой пай земли. Отрезать они навряд бы что и отрезали, так как цели, я полагаю, тут были иные. Но Платоша, он ведь ровно дитя, ему бы взять да умерить пыл, так нет же ударился в амбиции и слово за слово спустил на судейских своего пса мордастого – Ярба. Не знаю, видал ли ты его, но на него и взглянуть страшно, не то, что в пасть попасть.

Судейские же, не будь дураками, пальнули в того пса из пистолета, может статься и нарочно для токового случая припасённого и, конечно, покалечили пса – перебили тому лапу. Платоша же кинулся тут в грудки и отличился так, что судейские воротились в город, кто и вовсе без бороды, а кто лишь с одними клочками. Ну, а юрисконсульту только того и было надобно. Он Платошу в миг в острог и пристроил, за нападение на судейских и поломку казённого имущества, потому как Платоша умудрился ещё одну из пролеток изломать. Так что сидит нынче наш голубок в клетке, и по всему видно, дешёво ему на сей раз не откупиться.

— Однако же и дела творятся у вас в губернии, умом, как говорится, не обнимешь, — сказал Чичиков призадумавшись.

— И не скажи, душа моя. Очень тонко всё тут продумано, так что земли, я думаю, Леницын получит с братьев преизрядно – сколько захочет, — усмехнулся Варвар Николаевич.

— Право слово и не знаешь, что сказать… — проговорил Чичиков.

Но тут печальные его размышления прерваны были новыми поданными к столу блюдами от которых поплыли по комнате пленительные ароматы: и утка запечённая со всенепременными яблоками, и рубцы жареные с луком и прячущиеся под янтарно жёлтою сырной шубою, и кулебяка сиявшая золотистыми пропечёнными своими боками, всё было тут и всё было к месту.

— И как же на сию принеприятнейшую комиссию смотрит господин Костанжогло, он ведь вполне мог бы замолвить за Платона Михайловича словцо, — спросил Чичиков, принимаясь за рубцы. — Благо человек он прямой, с весом, да и в губернии, насколько я знаю, на хорошем счету. Или тот же Афанасий Васильевич Муразов, ведь кому как не ему вступиться за обиженного?

— Ну, за Костанжогло дело не станет. Я то как раз уверен, что через него всё и обделается. Посуди сам, душа моя, с кем же ещё Леницыну вести переговоры, как не с ним? В отношении же Муразова скажу тебе, что новости у нас весьма и весьма плохи. Потому как другой месяц пошёл с той поры, как преставился Афанасий Васильевич, — сделавши скорбное выражение глазами, сказал Вишнепокромов.

— Побойтесь Бога, Варвар Николаевич! Да что вы мне такое говорите о моём благодетеле?! Нет, мне этого не перенесть!.. — воскликнул Чичиков, отодвинувши от себя блюдо и прикрывая ладонью глаза.

— Да, голубчик мой, вот эдак нежданно, негаданно… Как говорится: ему бы ещё жить да жить, а он…— и оборвавши фразу Варвар Николаевич махнул досадливо рукою, и вслед за Чичиковым прикрыл глаза ладошкою.

— А что же сталось с его состоянием? Неужто оно за неимением наследников было приписано к казне? — спросил Чичиков, глянувши на Варвара Николаевича из—под руки.

— Почитай всё было отписано на монастырь, помимо двух миллионов, что достались тошно и подумать кому, — сказал Вишнепокромов, разве что не сплюнувши с досады.

— И кому же, позвольте полюбопытствовать, — спросил Чичиков насторожась при упоминании о двух миллионах.

— Не поверишь, душа моя, признаться даже и произнесть противно... Хлобуеву, вот кому! — в сердцах воскликнул Вишнепокромов.

Сие известие поразило Чичикова более, нежели известие о смерти старика Муразова. Ведь чувства, испытываемые им к Хлобуеву, никоим образом нельзя было назвать дружескими. Он тут же ощутил в сердце своём досаду, сочтя себя разве что не обманутым, самолюбие его точно уж было уязвлено, потому как презирая Хлобуева и крестя его при каждом удобном случае «блудным сыном», Павел Иванович считал, что тот не заслуживает подобных милостей от судьбы.

— Однако позволительно ли будет узнать, за что подобному вертопраху достались эти миллионы? — спросил он у Варвара Николаевича, стараясь за деланным равнодушием скрыть ту досаду, что принялась уж грызть ему сердце.

— Не знаю наверное, но одно только и могу сказать, что в последнее время сей прощелыга почитай всё время крутился подле Афанасия Васильевича. Вроде бы какие—то суммы собирал толи на храм, толи для бедных, ну старик и приблизил его до себя. А тот не будь дураком сумел этим воспользоваться, потому что как есть — подлец! — отвечал Вишнепокромов. – Да, душа моя, — встрепенулся он, словно бы спохватясь, — ежели уж заговорили о покойниках, то и твой генерал Бетрищев тоже отдал Богу душу. И месяца не прошло после того, как Ульяна Александровна укатила вослед за этою скотиною Тентетниковым в Сибирь.

— Как, и Александр Дмитриевич тоже?! Бог ты мой, какое прискорбное известие вы мне сообщили! Однако какова Ульяна Александровна, осмелюсь я вам заметить, вот к чему приводят подобные сумасбродства! — сказал Чичиков так, словно бы Улинька отправилась не в каторгу за своим суженым, а сбежала с первым встречным куда—нибудь на воды в заграницу.

— А ведь я всегда говорил и тебе, душа моя, и всем прочим, что Тентетников это такая скотина, что ожидать от него чего хорошего – пустое занятие! Он только одно и может, что подгадить ближнему, ну да ничего, теперь—то уж особо не подгадишь! Там в Сибири тебя, любезный друг, вмиг укоротят! — сказал Варвар Николаевич, сердито сверкая очами.