Джон Апдайк - Кролик, беги

Она волчком поворачивается на месте, лицом к нему, задней частью к безопасному тылу. Веснушки, словно булавочные уколы, резко проступают на побледневшем от возмущения лице. Застывший холодный взгляд настолько не вяжется со снисходительным ленивым и теплым чувством, которое Кролик к ней испытывает, что он строит дурацкую гримасу — в притворном раскаянии натягивает верхнюю губу на нижнюю.

От дикого грохота на лестнице сотрясаются стены. Экклз, едва не потеряв равновесие, буквально валится на них со ступенек и, остановившись, начинает запихивать грязную белую рубашку в измятые коричневые штаны. Под его пушистыми ресницами слезятся мутные глаза.

— Простите, — говорит он. — Вы не думайте, я не забыл.

— Все равно небо в тучах, — невольно улыбаясь, отвечает Кролик. Ее зад был под рукой такой симпатичный, в самый раз, плотный и упругий. Она наверняка сию минуту все скажет, и тогда его песенка спета. Ну и пусть. Он и сам не знает, зачем сюда явился.

Может, она бы и сказала, но муж немедленно начинает действовать ей на нервы.

— Что вы, до дождя мы наверняка пройдем девять лунок, — говорит он Кролику.

— Джек, ты ведь не можешь сейчас играть в гольф. Ты сам говорил, что тебе надо сделать еще несколько визитов.

— Я сделал их утром.

— Два. Всего два. Ты съездил к Фредди Дэвису и к миссис Лендис. Как раз туда, где все в порядке. А как насчет Ферри? Ты уже полгода толкуешь мне про этих Ферри.

— А что в них особенного? Они никогда ничего не делают для церкви. Миссис Ферри явилась в первый день Рождества и вышла через хоры, чтобы не встретиться со мной.

— Разумеется, они ничего не делают для церкви, и именно поэтому их надо посетить, и ты это отлично знаешь. Да, в них нет ничего особенного, за исключением того, что ты месяцами сам терзаешься и другим покоя не даешь, рассуждая о том, почему миссис Ферри вышла в боковую дверь. Если она соизволит явиться на Пасху, будет опять то же самое. Хочешь знать мое мнение, так вы с миссис Ферри прекрасно бы поладили: вы оба одинаково инфантильны.

— Люси, от того, что мистер Ферри владеет обувной фабрикой, они не стали лучшими христианами, чем те, кто там работает.

— Ах, Джек, какой ты зануда. Ты просто боишься, как бы тебя не отбрили, и, пожалуйста, перестань в свое оправдание цитировать Библию. Мне глубоко безразлично — будут эти Ферри посещать церковь, не будут или даже станут Свидетелями Иеговы.

— Свидетели Иеговы, по крайней мере, осуществляют на практике то, во что верят. — Обернувшись к Гарри, Экклз заговорщически хихикает после своего колкого замечания, но горечь парализует его смех, губы вытягиваются в ниточку, зубы выступают вперед, и голова его с маленьким подбородком становится похожей на осклабившийся череп.

— Не знаю, что ты хочешь этим сказать, но только когда ты делал мне предложение, я сообщила тебе, каковы мои взгляды, и ты сказал — ладно, все в порядке.

— Да, до тех пор, пока твое сердце открыто для благодати. — Экклз обрушивает на нее эти слова таким высоким зычным голосом, что даже лоб у него заливается яркой краской.

— Мамочка, я выспалась, — неожиданно раздается робкий детский голосок. На верхней площадке застеленной ковром лестницы стоит, перевесившись через перила, маленькая смуглая девочка в трусиках. Она кажется Кролику слишком смуглой по сравнению с родителями, слишком мрачной в полутени, где силуэтом вырисовываются ее крепкие, по-детски пухлые ножки. Руки сердито дергают и щиплют голую грудь. Она знает ответ матери еще до того, как та открыла рот.

— Джойс! Ложись в свою кроватку — в свою! — и спи.

— Я не могу. Тут такой шум.

— Мы орали прямо у нее под головой, — говорит Экклз жене.

— Это ты орал. Насчет благодати.

— Я видела страшный сон, — заявляет Джойс и неуклюже спускается на две ступеньки.

— Ты ничего не видела. Ты вообще не спала. — Миссис Экклз подходит к основанию лестницы.

— Что ты видела во сне? — спрашивает Экклз у девочки.

— Лев съел мальчика.

— Это был совсем не сон, — отрезает миссис Экклз и, повернувшись к мужу, добавляет:

— Это все омерзительные стихи Беллока [3] Хилери Беллок (1870–1953) — английский писатель, поэт , которые ты беспрерывно ей читаешь.

— Она сама просит.

— Они омерзительны. Они ее травмируют.

— А мы с Джойс находим, что они смешные.

— Значит, у вас обоих извращенное чувство юмора. Каждый вечер она спрашивает меня про этого проклятого пони Тома и что значит «умер».

— Ну так объясни ей, что это значит. Если б ты, подобно нам с Беллоком, обладала верой в сверхъестественное, эти вполне естественные вопросы не выводили бы тебя из равновесия.

— Перестань нудить, Джек. Ты становишься ужасно противным, когда так нудишь.

— Ты хочешь сказать, что я становлюсь ужасно противным, когда принимаю себя всерьез.

— У вас пирог подгорает, — говорит Кролик.

Она окидывает его ледяным взором. Однако в этом же взоре таится холодный призыв, слабый крик о помощи из толпы врагов, и Кролик слышит его, но намеренно не замечает и, небрежно скользнув глазами по ее макушке, показывает ей чувствительные ноздри, почуявшие запах горелого.

— Если б ты действительно принимал себя всерьез! — говорит она Экклзу и на проворных голых ногах убегает по угрюмому коридору пастората.

— Джойс, поди в свою комнату, надень рубашку и тогда можешь спуститься вниз, — кричит Экклз.

Девочка слезает еще на три ступеньки.

— Джойс, ты слышала, что я тебе сказал?

— Ты сам принеси рубашку, папочка.

— Почему я? Я ведь уже внизу.

— Я не знаю, где она.

— Нет, знаешь. Лежит у тебя на комоде.

— Не знаю, где мой макод…

— У тебя в комнате, деточка. Ты прекрасно знаешь, где он. Принеси рубашку, и я разрешу тебе спуститься.

Но она уже спустилась до середины лестницы.

— Я боюсь льваа-а, — вздыхает Джойс с улыбкой, которая ясно показывает, что она отлично осознает свою дерзость. Слова она выговаривает медленно и опасливо. Такую же осторожную нотку Кролик уловил в голосе ее матери, когда та поддразнивала того же самого мужчину.

— Никакого льва там нет. Там вообще никого нет, только Бонни, а она спит. Бонни не боится.

— Пожалуйста, папочка. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. — Она уже спустилась до самого низа и крепко охватила колени отца.

Экклз смеется и, пытаясь вернуть себе равновесие, опирается о голову девочки, довольно широкую и с такой же плоской макушкой, как его собственная.

— Ладно, — говорит он. — Побудь здесь и поболтай с этим смешным дядей, — говорит он и с неожиданной спортивной легкостью взбегает по лестнице.

— Джойс, ты хорошая девочка? — спрашивает Кролик.

Она выпячивает живот и втягивает голову в плечи. При этом у нее вырывается легкий гортанный звук «гхк». Она качает головой, и Кролику кажется, будто она хочет спрятаться за своими ямочками. Однако она с неожиданной твердостью заявляет: