Теодор Драйзер - Дженни Герхардт

Служба кончилась, провожающие расселись по каретам, и гроб повезли на вокзал. Когда ушли все, приглашенные и чужие, и церковь опустела, Дженни тоже поднялась. Теперь и она поедет на вокзал — может быть ей удастся увидеть, как гроб будут вносить в вагон. Вероятно, его заранее выставят на платформу — так было, когда увозили Весту. Дженни села в экипаж и скоро уже входила под своды вокзала. Сперва она постояла близ высокой решетки, за которой тянулись железнодорожные пути, потом прошла в зал ожидания и внимательно оглядела сидевших там людей. А вот и они — миссис Кейн, Роберт, мистер Миджли, Луиза, Эми, Имоджин, и с ними еще кто-то. Дженни чувствовала, что могла бы безошибочно назвать почти каждого из них, хоть никто ее с ними не знакомил.

Только сейчас она вспомнила, что завтра — праздник, День Благодарения. Огромный вокзал заполняла шумная, оживленная толпа. Веселый гул стоял кругом — люди, уезжая на праздник за город, громко смеялись и переговаривались в предвкушении отдыха и развлечений. К вокзалу беспрерывно подъезжали экипажи. Зычный голос объявлял о посадке на поезда, по мере того как их подавали к перрону. У Дженни защемило сердце, когда медленно, нараспев объявили маршрут, по которому она не раз ездила с Лестером: «Детройт — Толедо — Кливленд — Буффало — Нью-Йорк». Потом объявили поезд «Форт Уэйн — Колумбус — Питтсбург — Филадельфия — Атлантик-Сити» и, наконец, — «Индианаполис — Колумбус — Цинциннати»… Час настал.

Дженни уже несколько раз переходила из зала ожидания к железной решетке, отделявшей ее от возлюбленного, гадая, удастся ли ей еще раз взглянуть на гроб, заключенный в деревянный ящик, прежде чем его погрузят в поезд. И вдруг она увидела то, чего ждала. К тому месту, где должен был остановиться багажный вагон, подкатили тележку. И на ней лежал Лестер — все, что от него осталось, — надежно защищенный от любопытных взглядов деревом, тканью, серебром. Грузчику, который возился у тележки, и в голову не приходило, сколько здесь сокрыто горя и мук. Откуда ему было знать, что в этот час богатство и общественное положение воплотилось для Дженни в виде решетки — неодолимой преграды, навек отделившей ее от любимого? Так было всегда. Всю жизнь богатство и сила, в нем воплощенная, оттесняли ее, не пускали дальше определенной черты. Видно, ей на роду было написано не требовать, а смиряться. С самого ее детства армия богатых триумфальным маршем шествовала мимо нее. Что же ей осталось теперь, кроме как с тоской глядеть им вслед? Лестер был своим в этом чужом ей мире. Ему уделяли там почетное место, а ее и знать не хотели. Пока она стояла, приникнув лицом к решетке, снова раздалось: «Индианаполис — Колумбус — Цинциннати»… К перрону подкатил длинный красный поезд с ярко освещенными окнами: багажные вагоны, пассажирские, вагон-ресторан, сверкающий серебром и белоснежными скатертями, несколько спальных вагонов-люкс, а впереди огромный черный паровоз, изрыгающий дым и снопы искр.

Один из багажных вагонов поравнялся с тележкой, из него выглянул поездной грузчик в синем и, обернувшись, крикнул кому-то невидимому:

— Эй, Джек, подсоби! Покойника грузить будем.

Дженни ничего не слышала.

Она видела одно — длинный ящик, который вот-вот скроется из глаз. Она чувствовала одно — скоро поезд тронется, и все будет кончено. Открыли ворота в решетке, пассажиры хлынули на перрон. Вот Роберт, Эми, Луиза, все они направляются к спальным вагонам в хвосте поезда. С друзьями они уже простились и теперь идут быстро, не оглядываясь. Трое рабочих «подсобили» поднять тяжелый ящик. У Дженни словно что-то оборвалось в груди, когда он исчез в глубине вагона.

Потом грузили еще много сундуков и чемоданов, потом прозвонил паровозный колокольчик, и дверь багажного вагона наполовину закрылась. Слышатся возгласы «Прошу занимать места!» — и вот уже огромный паровоз медленно сдвинулся с места. Звонит колокол, со свистом вырывается пар; черный дым высоко поднимается из трубы; потом, спадая, застилает вагоны погребальным покровом. Кочегар, словно чувствуя, какой тяжелый состав предстоит вести, отворяет дверцу пылающей топки, чтобы подбросить угля. Отверстие топки светится, как огненный глаз.

Дженни стояла, завороженная этой картиной; бледная, стиснув руки и широко открыв глаза, она помнила об одном — Лестера увозят. Свинцовое ноябрьское небо нависло над путями. Поезд уходил все дальше, дальше, и, наконец, красный фонарь на последнем спальном вагоне скрылся из глаз, утонув в дымном тумане.

— Да, да, — сказал, проходя мимо Дженни, какой-то человек, видимо, собравшийся за город. — Мы там отлично проведем время. Ты Энни помнишь? И дядя Джим едет, и тетя Элла.

Дженни ничего не слышала — ни этих слов, ни шумной суматохи вокзала. Перед глазами ее разматывался длинный свиток тоскливых, одиноких лет. Что же дальше? Она еще не стара. Нужно воспитать своих приемышей. Пройдет немного времени, они оперятся, уйдут от нее, а дальше? Бесконечная вереница дней, один, как другой, а потом?..