Андрэ Стиль - Конец одной пушки

Какую позицию должна занять партийная организация? Анри думал об этом с первого же дня, как американцы устроили свой склад. Там работают и коммунисты. Конечно, если рассуждать, витая в облаках, то можно прийти к простому решению: никто не должен соглашаться на такую работу. Но ведь мы живем на земле, до облаков далеко. Правда, некоторые заявили: «Я не пойду на эту работу, пускай меня даже лишат пособия по безработице». Конечно, хорошо, если бы все так поступили… Трудно, очень трудно жить только на пособие из кассы взаимопомощи — но все же это менее ужасно, чем то, что ты готовишь себе и другим, работая на складе. Но не все это знают и не все понимают. Во всяком случае, многие, получив повестку, шли работать — возмущаясь, сгорая от стыда, но все-таки шли. Что же Анри мог ответить товарищам, которые приходили к нему посоветоваться? Что ответить, например, Марселю? В таких случаях нельзя бросать слова на ветер, не предлагая конкретного выхода. Отделаться какой-нибудь пышной фразой легко, но ведь это ни на йоту ничего не изменит. С первого же дня Анри понял — при создавшемся положении нельзя ограничиваться советом: откажитесь. Допустим, пятьдесят человек откажется. А остальные? Предполагать, что все так сделают, — чистая фантазия. Конечно, не станешь советовать людям идти на склад, но в сложившейся обстановке тот, кто не решился отказаться от работы, еще не совершает преступления, если не забывает, что он должен саботировать. И было бы даже неплохо, чтобы один или два товарища из тех, кто сначала хотел наотрез отказаться, кто ненавидел эту работу, — словом, кто-нибудь из самых надежных, пошел бы на склад. Он разузнал бы, что там происходит, помог бы держать связь со всеми остальными и организовал бы их. Для этого Анри выбрал Марселя.

Итак, Марсель работает на складе. Для него самое страшное не то, что здесь всюду подстерегает смерть, — страшно другое… Противно даже прикасаться к этим проклятым ящикам, но все же время от времени и ему приходится их перетаскивать — вокруг рабочих вертятся солдаты. Правда, всё негры. Грузчиков предупредили: первый, кого увидят без дела, будет уволен. Некоторые нашли, что это неплохой способ снова встать на учет и получать пособие по безработице. Марсель принимается за ящики, только когда стоящий на карауле товарищ крикнет: «Полундра! Идет!» Как видите, ребята начали организовываться… Не все работающие на складе — докеры, но здесь удалось добиться того, чего не могли добиться при разгрузке пароходов. Сколько раз на пристани Робер твердил: «Ребята, не гоните! Тише! Не надрывайтесь! Чем больше дадите выработки, тем больше хозяева взвинтят норму и снизят расценки. Вот и выйдет так — сегодня заработал лишний грош, а завтра у тебя срежут во сто раз больше. Наше правительство все делает шиворот-навыворот, против интересов рабочих, и вы выгадаете не на том, что будете хорошо работать, а наоборот: приходится вырабатывать поменьше, да защищать ставки, требовать снижения нормы». Все знали, что Робер прав. Это было видно по каждой недельной получке. Но докеры любят свое дело и не умеют работать с прохладцей. Все по-прежнему работали быстро, в ущерб своим интересам. А вот теперь, на складе, все изменилось. Может быть, это произошло потому, что никто не станет усердствовать из-под палки. Да еще этот постоянный надзор и отвращение к целям, которым служит твой труд, и мысли о смертельной опасности, — чем меньше ты будешь трогать эту пакость, тем меньше у тебя шансов взлететь на воздух. Все это сделало свое дело — и рабочих на американском военном складе никак уж нельзя назвать ударниками!

Наверно, ни у кого не бывало так тяжело на сердце, как у Марселя, когда он сгружал ящики. Перетаскивали эти ящики обычно вдвоем, шагая лицом друг к другу и прижавшись подбородком к крышке, — так легче удержать ящик. Тут уж волей-неволей рабочие смотрят друг другу прямо в глаза. Пока несут ящик, больше ничего не видят. И каждый как будто спрашивает взглядом своего напарника: «Ты что обо всем этом думаешь?», пытается проникнуть ему в душу. Шагают быстро, чтобы поскорее отделаться от поганой ноши, и, когда опустят ее на землю, отведут друг от друга взгляд, но тут же, в девяти случаях из десяти, что-нибудь скажут или сделают, словно отвечая на немой вопрос товарища: брезгливо отряхиваются, почистят куртку, выпачканную ящиком, или ткнут в него ногой: «Гляди-ка, еще и гвозди торчат отовсюду! Вот сволочи!» Несут следующий ящик — тот же безмолвный диалог взглядов, но уже тоном выше. Долгие разговоры не нужны, все понимают друг друга с полуслова. И Марселю становилось легче от сознания, что он приносит американцам больше вреда, чем пользы. В первые же дни многие сумели найти предлог, чтобы не выходить больше на работу. Несомненно, при таких условиях, когда каждый смотрит в глаза товарищу и может шепнуть другим, что он думает, дело идет к массовому протесту. Поразительно, как быстро хорошая мысль пробивает себе дорогу, даже там, где меньше всего можно было этого ожидать.

Вчера Марсель работал в паре с одним деревенским парнем… Они были одни около наблюдательной вышки, в том месте, где уже натянули колючую проволоку.

— Скажи, ты был в плену?

— Был. А что?

— Картинка-то знакомая! Ничего тебе не напоминает? Посмотри.

— Пожалуй, похоже.

— А кругом что? Сообрази-ка — на войну работаем!

— Где уж нам рассуждать. Дают работу — бери… Политикой я не занимаюсь…

— Что, по-твоему, в этом ящике?

— Откуда мне знать! Не знаю.

— И я не знаю, но представь себе, что там бомба…

— Ну, что ты! Быть этого не может!..

— А вдруг все-таки бомба? Бросят две-три штуки — и от твоей деревни ничего не останется. А сколько ты зарабатываешь на том, что их переносишь?

По глазам парня Марсель увидел, что тот подсчитывает. Если когда-нибудь он все поймет, то, наверно, вспомнит, что его просветление началось здесь и притом при помощи цифр.

— Погоди! Сколько ящиков можно перенести за час? Дюжину? Платят по шестьдесят четыре франка в час… Значит, пять франков за ящик…

— Ну вот. А теперь подсчитай, сколько ты за эти пять франков убьешь людей.

— Ты бы лучше молчал! Тоже, небось, носишь.

Тут уж Марселю крыть нечем. Но парня теперь мучают сомнения и по поводу работы, и по поводу политики. Каждый раз, как приходится переносить ящики, он ведет сам с собой разговор и задает себе тот же вопрос, который задал ему Марсель. Сам себя спрашивает и требует у себя ответа. А это уже не то, что давать ответ кому-то другому. Тут потруднее увильнуть, найти боковую тропку…

А стоит сослаться на партию, как и деревенские парни начинают прислушиваться к тебе. Во время выборов большинство крестьян голосовало правильно. Но если бы партия, а с нею и коммунистические газеты перестали существовать, эти парни, сидя в своих деревнях, пожалуй, не сразу бы даже это заметили. Они живут на отшибе, за тысячу километров от всего, что происходит на свете. Есть среди них такие, которые, например, удивляются, что партия против этой работы. Для них это настоящее откровение. И все же именно среди них и можно встретить людей, которые до сих пор способны сказать: «Кого ты называешь партией? Кто это говорит — ты или Торез? Если ты, так мне наплевать, понял? Пока не услышу от самого Тореза, не поверю. Чем ты можешь мне доказать, что ты делаешь то, что нужно?..» Значит, основа хороша, но какой нужно привесить груз к лоту, чтобы пробиться сквозь тину и достичь дна! Таких бесед, какие ведет, например, Марсель, недостаточно. Нужно, чтобы сказала свое авторитетное слово партия. Об этом Марсель сообщил Анри. И вот решено было провести сегодня собрание.