Уильям Тревор - За чертой

Хилда приглушила звук, но не выключила телевизор и продолжала сидеть, не отрывая глаз от экрана. Ее лицо не исказилось от ненависти, как он ожидал, и глаза не стали злыми. Она только покачала головой, налила себе еще портвейна и сказала:

- Ты спятил, Норман.

- Можешь подумать, потом поговорим.

- Господи, где же ты с ней познакомился?

- На работе. Она тоже работает на Винсент-стрит. В магазине.

- И как же она относится к тебе, позволь тебя спросить?

- Она любит меня.

Хилда рассмеялась. Пусть он морочит голову кому-нибудь другому, сказала она, потом добавила, что это уже ни в какие ворота не лезет.

- Хилда, я ничего не выдумываю. Все это правда. Она ухмыльнулась, глядя в стакан с портвейном. Потом, уставясь на экран, спросила:

- И давно у вас началось, могу я узнать?

Норману не хотелось признаваться, что их роман продолжается уже несколько лет, и ответил что-то неопределенное.

- Ты же не дитя, Норман. Мало ли что тебе померещилось в магазине, и ты уж сразу распалился. В конце концов, ты не мартовский кот.

- Ничего такого я и не говорил.

- И вообще слабак по этой части.

- Хилда...

- Всем вам мерещится невесть что в магазинах: разве тебе мамочка об этом не рассказывала? Ты что ж, думаешь, я себе не придумывала всякого с тем парнем, который приходил вешать шторы, или с тем нахальным коротышкой почтальоном, распевающим дурацкие песенки?

- Мне нужен развод, Хилда. Она рассмеялась. Отпила вина.

- Ты влип, - сказала она и снова рассмеялась.

- Хилда...

- О, ради бога. - Она вдруг рассердилась, но он чувствовал, что ее раздражает его настойчивость, а вовсе не то, о чем он ее просит. Она сказала, что он валяет дурака, и повторила все, что он и сам думал: в их незавидном положении развод был бы роскошью, и если у его девушки не водятся деньги, то из этой дурацкой затеи ничего не выйдет, одни окаянные адвокаты наживутся. - Они оберут тебя до нитки, эти пройдохи, - заявила она, ее голос еще дрожал от возмущения. - Тебе до конца жизни с ними не расплатиться.

- Ну и пусть, мне все равно, - сказал он, хотя это было не так. - Мне нужен только развод.

- Не может тебе быть все равно, если ты не круглый идиот.

- Хилда...

- Послушай, переспи с ней. Заведи ее в парк, когда стемнеет, или куда-нибудь еще. А у нас с тобой все останется по-прежнему.

Она усилила звук в телевизоре и довольно быстро допила портвейн. Потом, в постели, она прижалась к нему, возбужденная больше обычного. "Господи, меня это жутко завело, - шептала она в темноте, обвив его ногами. - То, что ты рассказал мне". Потом, получив свое, она призналась:

- Знаешь, а ведь у меня все-таки было с тем почтальоном. Честное слово. На кухне. И раз уж все начистоту, сознаюсь, что и Фаулер заглядывает сюда время от времени.

Норман лежал молча, не зная, верить ли ее словам. Сначала ему подумалось, что она расхорохорилась, узнав о Мари, но потом он уже не был в этом уверен. "Мы как-то попробовали вчетвером, - продолжала она. - Фаулеры, я и еще один тип из клуба.

Она принялась поглаживать его по лицу. Норман терпеть этого не мог, но Хилда считала, что его это возбуждает. Она попросила: "Расскажи-ка мне еще".

Норман сказал, чтобы она оставила его в покое и перестала гладить по лицу. После того как она проболталась про Фаулера и почтальона, ему уже все равно, пусть узнает, что он встречается с Мари несколько лет. Он даже с каким-то удовольствием рассказал ей, как в первый день Нового года, покупая пилочки и зубную пасту, познакомился с Мари, которой нужно было заказать билеты на Коста-Брава, куда она собиралась поехать вместе со своей подругой.

- Но ведь у вас ничего не было?

- Было.

- Господи, где же? В подъезде? В парке?

- Мы ходим в отель.

- Ну ты даешь, старый черт!

- Послушай, Хилда...

- Пожалуйста, продолжай, милый. Расскажи мне все. - И он рассказал ей о ванной комнате в отеле, а она все задавала вопросы, вытягивая из него подробности, выспрашивала о Мари. Уже забрезжил рассвет, когда она угомонилась.

- Забудь об этой чепухе с разводом, - как бы между прочим сказала Хилда за завтраком. - Не желаю ничего об этом слышать. Я не могу допустить, дорогой, чтобы из-за меня ты разорился.

В тот день ему не захотелось видеть Мари, но они заранее условились о встрече. Она знала, что накануне вечером он собирался разговаривать с женой. Теперь Мари ждала решения своей судьбы.

- Ну? - спросила она в "Барабанщике". Норман пожал плечами, покачал головой и выдавил из себя:

- Я говорил с ней.

- Ну и что она, Норман? Что сказала Хилда?

- Что я рехнулся, если вздумал разводиться. Она повторила то, что я уже говорил тебе: мы не потянем алименты.

Они помолчали. Вдруг Мари сказала:

- А может быть, тебе просто уйти от нее? Взять и не вернуться однажды домой? Мы найдем где-нибудь квартиру. С детьми можно подождать, дорогой. Давай попробуем.

- Нас найдут. Заставят платить.

- Как-нибудь приспособимся, я буду работать, и ты сможешь платить, сколько нужно.

- Ничего не выйдет, Мари.

- Милый, тебе нужно уйти от нее.

К удивлению Хилды, он так и поступил. Однажды вечером, когда она была в клубе, Норман собрал вещи и ушел к Мари, в двухкомнатную квартирку в Килберне, которую они сняли заранее. Он не сообщил Хилде, куда ушел, только оставил записку, что больше не вернется.

В Килберне они жили как супруги в доме, где на пятнадцать человек был один туалет и одна ванная. Время от времени Нормана вызывали в суд и объясняли, что он ведет себя недостойно по отношению к женщине, на которой женат. Наконец он согласился платить алименты.

Квартира в Килберне была грязная и неудобная, и жизнь их в ней не имела ничего общего с тем, как они жили прежде, когда ходили в "Барабанщик" и "Западный гранд-отель". Они думали подыскать что-нибудь получше, но снять приличную квартиру за скромную плату было нелегко. Они совсем пали духом; теперь, когда они были вместе, все их мечты о собственном домике, детях, о спокойной, налаженной жизни казались как никогда далеки от воплощения.

- Мы могли бы переехать в Рединг, - в конце концов предложила Мари.

- В Рединг?

- К моей маме.

- Но она же отреклась от тебя. Ты сама говорила, что она не может тебе простить.

- Люди меняются.

Все так и получилось. В воскресенье они отправились в Рединг и там пили чай с матерью Мари и миссис Драк. Обе они демонстративно не замечали Нормана, а когда он вышел на кухню, то слышал, как миссис Драк возмущалась, что по возрасту он Мари в отцы годится. "Да что о нем говорить, - ответила мать. - Ничтожество, и только".

Тем не менее матери явно не хватало вклада Мари в домашний бюджет, и в тот же вечер, когда они уже собирались возвращаться в Лондон, было решено, что в ближайшее время Мари и Норман переедут к ним, при условии, что они поженятся сразу же, как только позволят обстоятельства. "Запомни, в нашем доме он только жилец и больше никто", - предупредила мать Мари. "Не надо забывать о соседях", - добавила миссис Драк.