Эрнест Хемингуэй - Рассказы. Прощай, оружие! Пятая колонна. Старик и море

Филип. Я где-то читал, но до сих пор не имел случая проверить: скажи, правда ли, что, когда американке понравится мужчина, она прежде всего заставляет его от чего-нибудь отказаться? От привычки пить виски, или курить виргинский табак, или носить гетры, или охотиться, или еще что-нибудь.

Дороти. Нет, Филип. Дело просто в том, что ты — очень серьезная проблема для любой женщины.

Филип. Надеюсь.

Дороти. И я вовсе не хочу, чтобы ты от чего-нибудь отказывался. Напротив, я хочу, чтоб ты за что-нибудь взялся.

Филип. Хорошо. (Целует ее.) Я так и сделаю. Ну, а теперь завтракай. Я пойду к себе, мне нужно позвонить по телефону.

Дороти. Филип, не уходи…

Филип. Я сейчас же вернусь, милая. И буду страшно серьезным.

Дороти. Ты знаешь, что ты сказал?

Филип. Конечно.

Дороти (очень радостно) . Ты сказал — милая.

Филип. Я знал, что это заразительно, но не думал, что до такой степени. Прости, дорогая.

Дороти. Дорогая— тоже неплохое слово.

Филип. Ну тогда до свидания, — мм — любимая.

Дороти. Любимая, — ах ты, милый!

Филип. До свидания, товарищ.

Дороти. Товарищ? А раньше ты сказал «милая».

Филип. Товарищ — хорошее слово. Пожалуй, не следует швыряться им по-пустому, — беру его обратно.

Дороти (восторженно) . О Филип! ты начинаешь политически развиваться.

Филип. Упаси бог — черт, — все равно кто, но упаси.

Дороти. Не богохульствуй. Это приносит несчастье.

Филип (торопливо и довольно мрачно) . До свидания, милая — дорогая — любимая.

Дороти. Ты больше не называешь меня «товарищ»?

Филип (выходя) . Нет. Я, видишь ли, начинаю политически развиваться. (Выходит в соседнюю комнату.)

Дороти (звонком вызывает Петру. Говорит, удобно откинувшись на подушки) . Ах, Петра, какой он живой, и какой — кипучий, что ли, и какой веселый. Но он ничего не хочет делать. Он считается корреспондентом какой-то дурацкой лондонской газеты, но в цензуре говорят, что он за все время послал ровно две с половиной телеграммы. С ним как-то легче дышится после Престона с его вечными разговорами о жене и детях. Вот пусть и убирается к своей жене и детям, раз они ему так нравятся. Держу пари, что он этого не сделает. Знаем мы эти мужские разговоры о жене и детях во время войны. Удобное начало, чтобы лечь с женщиной в постель, а потом, не успеешь прийти в себя, как тебя сразу огорошат теми же разговорами. Вот именно огорошат. Не знаю, как это я вообще так долго терпела Престона. А какой он мрачный — все твердит, что город вот-вот должен пасть, и вечно смотрит на карту. Вечно смотреть на карту — одна из самых отвратительных привычек, какие только могут быть у мужчины. Правда, Петра?

Петра. Я не понимаю, сеньорита.

Дороти. Ах, Петра, хотелось бы мне знать, что он сейчас делает.

Петра. Ничего хорошего.

Дороти. Петра, не говорите так. Вы — пораженка, Петра.

Петра. Сеньорита, я не разбираюсь в политике. Я знаю только свою работу.

Дороти. Ну, хорошо, вы можете идти. Я, пожалуй, посплю еще немножко. Мне сегодня так хороню и так хочется спать.

Петра. Отдыхайте на здоровье, сеньорита. (Выходит и затворяет за собой дверь.)

В соседней комнате телефонный звонок. Филип снимает трубку.

Филип. Да. Хорошо. Пусть идет сюда.

Стук в дверь, и на пороге появляется боецв форме Интернациональной бригады. Он отдает честь поднятым кулаком. Это смуглый, красивый юноша лет двадцати трех.

Salud, товарищ. Входите.

Боец. Я прислан к вам из бригады. Мне сказали явиться в номер сто тринадцатый.

Филип. Я переменил комнату. Приказ у вас при себе?

Боец. Приказ был дан устно.

Филип берет телефонную трубку и называет номер.

Филип. Ochenta-dos cero uno cinco. Алло, Хэддок? Нет. Дайте Хэддока. Говорит Хэйк. Да. Хэйк. Хорошо. Хэддок? (Оборачивается к бойцу.) Ваша фамилия, товарищ?

Боец. Уилкинсон.

Филип. Алло, Хэддок. Вы посылали товарища по фамилии Уилкинсон в рыботорговлю Бута? Отлично. Спасибо. Salud. (Вешает трубку. Потом поворачивается к Уилкинсону и протягивает ему руку.) Рад видеть вас, товарищ. Что скажете?

Уилкинсон. Я прислан в ваше распоряжение.

Филип. А!

Он колеблется, видимо, обеспокоенный какой-то мыслью.

Сколько вам лет, товарищ?

Уилкинсон. Двадцать.

Филип. Вам все это доставляет удовольствие?

Уилкинсон. Я здесь не ради удовольствия.

Филип. Нет. Конечно, нет. Я просто так спросил.

Пауза. Затем, отбросив колебания, он продолжает решительно, по-военному.

Должен вас предупредить вот о чем. Выполняя задание, вы будете при оружии, для поднятия авторитета. Но пускать его в ход вам не разрешается ни при каких обстоятельствах. Ни при каких обстоятельствах. Вы меня поняли?

Уилкинсон. Даже для самозащиты?

Филип. Ни при каких обстоятельствах.

Уилкинсон. Понятно. Каково будет задание?

Филип. Вы спуститесь вниз и погуляете по улице. Потом вернетесь в отель, возьмете номер и зарегистрируетесь у портье. Когда получите номер, зайдите сюда и сообщите мне какой, а я вам скажу, что делать дальше. Сегодня вам почти все время придется провести у себя в номере.

Пауза.

Особенно не торопитесь. Можете выпить кружку пива. В «Агвилар» есть пиво сегодня.

Уилкинсон. Я не пью, товарищ.

Филип. Правильно. Очень хорошо. Мы, люди старшего поколения, еще заражены известными гибельными пороками, которые теперь, пожалуй, поздно искоренять. Но вы должны служить нам примером. Ну, ступайте.

Уилкинсон. Слушаю, товарищ. (Отдает честь и выходит из комнаты.)

Филип (после его ухода) . Очень жаль. Да. Очень, очень жаль.

Телефонный звонок.

Да. Я слушаю. Хорошо. Нет. К сожалению, не могу. Попозже. (Кладет трубку.)

Снова звонок.

Алло! Да. Мне очень совестно, но я не могу. Просто свинство. Непременно. Да. Только попозже. (Кладет трубку.)

Снова звонок.

Алло! Ох, слушайте, честное слово, мне очень совестно. Но, может быть, немного попозже? Не хотите? Ну ладно. Идите сюда, и мы покончим с этим делом.

В дверь стучат.

Да, да, войдите.

Входит Престон. У него повязка на глазу и вообще вид неважный.

Слушайте, мне очень совестно.

Престон. От этого никому не легче. Вы вели себя возмутительно.