Джордж Элиот - Мидлмарч

Идея переманить противников в свой лагерь представлялась мистеру Бруку необычайно заманчивой, а его уверенность, что на людей с неопределенными взглядами лучше всего действуют неопределенные обещания, и его склонность то и дело менять свои взгляды на диаметрально противоположные доставляли Уиллу Ладиславу немало хлопот.

— В таких делах нужна тактичность, — говорил мистер Брук. — Людям следует идти навстречу, проявлять терпимость, говорить что-нибудь вроде: «да, конечно, в этом что-то есть» и тому подобное. Я согласен с вами — наш случай особый — народ выразил свою волю… политические союзы… и так далее… но, право же, мы порой слишком все обостряем, Ладислав. К примеру, наниматели, платящие по десять фунтов, [169] Законопроект об избирательной реформе предусматривал распространение избирательного права в городах на нанимателей домов, платящих не менее десяти фунтов в год. — почему именно по десять? Где-то надо провести черту — согласен, но почему на десяти? Это вовсе не такой простой вопрос, как кажется.

— Ну конечно, — нетерпеливо ответил Уилл. — Однако если вы будете добиваться последовательной реформы, жители Мидлмарча сочтут вас бунтовщиком и едва ли за вас проголосуют. Если же вам угодно балансировать между вигами и тори, сейчас для этого не время.

В конце каждого спора мистер Брук соглашался с Ладиславом, который ему представлялся подобием Берка с закваской Шелли, но спустя некоторое время избранный им путь снова казался ему самым многообещающим и мудрым. Он был в отличном настроении, и его не останавливала даже угроза крупных расходов; его умение властвовать умами было испытано пока лишь на собрании, где ему пришлось быть председателем и объявлять ораторов; а также в беседе с местным избирателем, в результате которой мистер Брук уверился, что он прирожденный тактик и, к сожалению, слишком поздно нашел свое призвание. Он, правда, не чувствовал себя столь победительно после диалога с мистером Момси, главным представителем сословия лавочников, величайшей общественной силы Мидлмарча, и, разумеется, одним из самых ненадежных избирателей в городе, желающим снабжать чаем и сахаром в равной степени как сторонников, так и противников реформы, пребывая с теми и с другими в состоянии бескорыстной дружбы, и, подобно избирателям минувших веков, ощущающим, что обязанность выдвигать депутатов — тяжкое бремя, ибо даже если ты и можешь до определенной поры обнадеживать все партии, то рано или поздно возникает прискорбная необходимость огорчить кого-нибудь из своих постоянных клиентов. Мистер Момси привык получать большие заказы от мистера Брука из Типтона, однако и среди сторонников Пинкертона было немало таких, чье мнение представлялось ему особенно веским при воспоминании о количестве отвешиваемых им колониальных товаров. Мистер Момси, рассудив, что мистер Брук, будучи «не особо мозговитым», не станет гневаться на бакалейщика, который под давлением обстоятельств отдаст голос за его противника, разоткровенничался с этим джентльменом, сидя в примыкающей к лавке гостиной.

— Касательно этой реформы, сэр, взгляните на нее в семейном свете, говорил он, приветливо улыбаясь и позвякивая мелочью в кармане. Поддержит она миссис Момси и поможет ей вырастить шестерых ребятишек, когда меня не станет? Я вас спрашиваю для проформы, я-то знаю, каков ответ. Отлично, сэр. Так вот скажите, что я должен делать как муж и как отец, когда ко мне приходят господа и говорят: «Поступайте как вам вздумается, Момси, но ежели вы подадите голос против нас, я стану покупать колониальные товары в другой лавке: мне нравится думать, когда я сыплю сахар в грог, что я оказываю пользу родине, поддерживая торговцев честного направления». Эти самые слова мне были сказаны, сэр, в том самом кресле, в котором вы сейчас сидите. Разумеется, не ваша милость говорила мне такое, мистер Брук.

— Ну конечно, ну конечно! Что за мелочность! Пока мой дворецкий не пожалуется на качество ваших товаров, мистер Момси, — успокоительно произнес мистер Брук, — пока он мне не скажет, что вы прислали скверный сахар, пряности… что-нибудь в этом роде, я не отдам ему распоряжения делать заказы в другой лавке.

— Ваш покорный слуга, сэр, и премного вам обязан, — сказал мистер Момси, чувствуя, что политические горизонты несколько прояснились. Приятно отдать голос за джентльмена, рассуждающего так благородно.

— Что ж, знаете ли, мистер Момси, вы не раскаетесь, если примкнете к нашей партии. Мало-помалу реформа коснется всех… от нее никому не уйти… она, знаете ли, вроде азбуки… если не начать с нее, то не будет и всего остального. Я ничуть не возражаю против того, что вы смотрите на дело в семейном свете, но возьмем общественное благо. Все мы, знаете ли, одна семья, все связаны между собой. Вот, скажем, выборы: а вдруг они принесут пользу жителям Капштадта? Ведь никто не знает, какое действие могут произвести выборы, — заключил мистер Брук, чувствуя, что несколько зарапортовался, и тем не менее от души наслаждаясь. Однако мистер Момси возразил ему весьма решительно:

— Прошу прощения, сэр, но этого я не могу себе позволить. Когда я отдаю свой голос, я должен знать, что делаю, должен знать, какое действие, простите великодушно, это произведет на мою кассу и счетную книгу. О ценах что говорить, их никогда не угадаешь. Покупаешь скоропортящийся товар по существующей цене, а цена вдруг падает… я в таких случаях не допытываюсь, отчего да почему, принимаю как должное — не возносись, мол. Но что касается одной семьи, так ведь всегда, надеюсь, есть должник и кредитор, и никакой реформе этого не отменить, иначе я подам свой голос за то, чтобы все оставалось как прежде. Не много сыщется людей, которым так мало, как мне, нужны перемены, то есть мне лично — для меня и для моей семьи. Я не из тех, которым нечего терять, я семьянин и уважаемый прихожанин, и опять же этакий покупатель, как ваша милость, вы ведь изволили мне обещать, что, за кого бы я ни отдал свой голос, вы от меня не откажетесь, лишь бы товар был хорош.

После этого обмена мнениями мистер Момси поднялся наверх и похвастал жене, что мистеру Бруку из Типтона с ним не сладить и что он теперь не прочь принять участие в голосовании.

Мистер Брук после этой беседы не стал хвастать перед Ладиславом своими тактическими дарованиями, а тот рад был уверить себя, что его участие в обработке избирателей ограничивается чисто теоретической деятельностью и он не спускается ниже таких высот, как подготовка фактов для предстоящей дискуссии. Разумеется, у мистера Брука имелись агенты, отлично понимавшие, что представляет собой мидлмарчский избиратель и какие средства надо пустить в ход, дабы использовать его невежество на благо реформы, средства, удивительно похожие на те, которые пускали в ход противники реформы. Уилл не обращал на все это внимания. В нашей жизни ничего нельзя сделать, не только выдвигать кандидатов в парламент, но даже вкушать пищу и одеваться, если слишком уж раздумывать о том, каким образом ты осуществляешь эти процессы. Чтобы делать грязные дела, существуют люди с грязными руками. Уилл уверил себя, что его роль в выдвижении мистера Брука безупречна.