Александр Снегирев - Нефтяная Венера

Ленты дыма струятся прозрачными шарфами девушек. В самом пекле, в центре горящих дров, образуется оранжево-белая подрагивающая лава. Она трепещет на манер искусственного камина. Поленья трескаются на ломти, на соты с сажево-серебряным мёдом. Огонь перебирает их, ласково, как пальцы Ромео кудри Джульетты. Иногда, без видимой необходимости, Ваня с видом толкового хозяина ворошит в топке кочергой. Тогда дрова издают звуки «п-с-с-с-ш-ш-ш-ш» и похрустывают.

Соня крутит большие, цвета слоновой кости, ручки на старом радиоприёмнике «Ригонда». Бегунок перемещается по стеклянному табло, размеченному городами всего мира. Шуршание и обрывки голосов – русских, немецких, французских. В углу табло горит зелёный огонёк. А вот и какая-то тихая музыка…

– Слушай, Вань. Я одну вещь в спектакле не поняла: почему Ромео и Джульетта после отравления вскочили и принялись танцевать? – разомлевшим голосом спросила Маша.

– Джульетта отравила себя и Ромео, чтобы родиться.

– Что значит «родиться»? – Маша не отрывает глаз от огня. – Они же умерли.

– Нет, приняв яд, они родились.

– Хочешь сказать, смерть – это рождение?..

– Нет, конечно! – Ваня захохотал над Машиной несообразительностью. – Просто яд позволит ему родиться!

– Но из-за яда он умрёт!

– Не умрёт, а ро-дит-ся! – Ваня даже по слогам произнёс, чтобы понятнее было.

Все задумались, уставившись на огонь. Паузу опять прервала Маша:

– А давайте рассказывать разные истории.

– О чём?

– Ну, не знаю, страшные какие-нибудь…

– Вот ты и начинай.

– Однажды летом…

– Сочинение на тему «Как я провела лето»! – перебила Соня и засмеялась. Я подхватил, хотя чего такого смешного? И Ваня засмеялся, и Маша.

– Короче, когда я была совсем маленькая, я жила с русской бабушкой в деревне.

– Хорошая бабушка была, – вставила Соня. – Это наша общая бабушка.

– Да. И вот она купила мне цыплят.

– Жёлтых? – уточнил Ваня с видом опытного куровода.

– Ну да, обычные жёлтые цыплята, двухнедельные. Такие пуховые снежочки…

– Комочки.

– Ну да.

– Очень страшно! А-а-а… – завыла Соня, подражая привидению. Ваня громко засмеялся. Соня, Маша и я подхватили, а когда успокоились, Маша продолжила:

– Мы их поселили в сарае, построили специальный уголок, я им кашу насыпала, водичку налила…

– Водичку… ха-ха-ха!

Сквозь смех понимаю, что странно так веселиться от того, что давным-давно цыплятам налили водичку.

– А на следующее утро обнаружилось, что одного цыплёнка съели, – с трудом закончила фразу Маша, и все буквально покатились со смеху.

Первой опомнилась рассказчица:

– А чего такого смешного?

– Кто съел? – перебил я.

– Бабушка? – сузил Ваня круг подозреваемых.

Хохот. Даже слёзы на глазах выступили, так смешно.

– Не бабушка, а ёжик! Под домом жила ежиная семья, и разодранный цыплёнок был их рук делом.

– Ежи с руками. Представляю! – икая от смеха, сказала Соня. Снова все заржали.

– Слушайте дальше. – Маша хихикнула. – Шесть дней подряд каждую ночь пропадал один цыплёнок, а с субботы на воскресенье ежи устроили настоящий Холокост. Загоняли цыплят в щели и жрали заживо. Наутро мы с бабушкой обнаружили недоеденных цыплят между досками, и я впала в ужасную истерику. Я хотела мести, обзывая ежей фашистами. Помните, это слово было самым страшным. Когда я в Париж с мамой вернулась, в школе все удивлялись, что я плохих мальчиков фашистами обзываю. В общем, бабушка успокаивала меня, но я устроила настоящую истерику. Когда приехал папа, я потребовала убить ежиную семью. Сначала папа пытался отвлечь меня игрой, но я была непреклонна. Капризничала, отказывалась есть. У меня даже температура поднялась, я просто мечтала о смерти ежей. Тогда папа, очень грустный, выставил блюдечко с молоком возле дома и выманил всех ежей. Каждого ежа он сажал в коробку. У них такие серые мордочки, как у поросят. Когда все ежи были в коробке, папа в последний раз посмотрел на меня. Ни фига, я хотела крови! Папа подошёл к коробке, достал самого большого ежа, бросил на землю и ударил вилами. Бабушка попыталась закрыть мне глазки, но я запретила. Я смотрела, а папа отвернулся. После первого убийства что-то у меня внутри… как это по-русски…

– Зашевелилось?

– Дрогнуло?

– Да, наверное, дрогнуло. Но я решила быть последовательной, как взрослая, и не поддаваться эмоциям.

– Это сколько тебе годиков было? – уточнила Соня.

– Семь. Последнее лето перед школой. – Маша выпустила облачко сигаретного дыма. – В общем, папа, поняв, что отвертеться не удастся, начал не глядя бить вилами в коробку, где они сидели. Я помню этот звук. Дух-дух. А ежи даже не пищали. Папа колотил как сумасшедший, и тут я всё поняла.

– Что поняла?

– Да всё вообще… К бабушке я больше не ездила, отец стал редко со мной видеться. Мы с ним это никогда не обсуждали.

– Это не связано, – сказала Соня. – Просто он не мог долго жить в одной семье.

Повисла пауза. Поленья трещат, Ваня учащённо дышит.

– Не переживай, в детстве мы все много ужасов наделали. Я вот пыталась убить маму, – прервала молчание Соня.

– Убить маму! Йес! – зловеще прорычал я, и все снова разразились хохотом. Даже богобоязненный Ваня не пытается воззвать к приличиям, а гогочет вместе с нами, да ещё брызгая слюной.

– Расскажи про маму! Расскажи!

– Короче, ей за меня в школе выговор сделали. Типа, ваша дочь ходит в стоптанных кедах. Уроды советские! Моя мамочка, вместо того чтобы заступиться за единственную дочь, пришла домой и отхлестала меня прыгалками. Ну и я реально попыталась её завалить.

– Как?

– Разбивала в её комнате градусники. Ртуть ведь очень опасная, ну я и рассыпала её везде в маминой комнате. Думала, она помрёт, не тут-то было. Жива-здорова до сих пор, ха-ха-ха!

– Ха-ха-ха-а-а-а-а-а-а-а-а! – поддержал Ваня. – А я тоже могу убить!

Что-то он больно разошёлся.

– Вань, успокойся, – трогаю его за плечо, но самому тоже отчего-то очень смешно. – Кого ты собрался убить?

– Посмотри! – Ваня тыкает пальцем в печь.

– Куда смотреть?

– Сюда!

– Вань, это печь, я вижу. Ты собрался грохнуть нашу старушку печь? – прыская от смеха, вопрошаю я.

– Не печь! – смеётся Ваня. – Тут щель. Посмотри.

Между кирпичами в самом деле есть щель. По настойчивой просьбе Вани я приближаюсь и смотрю. В щели оранжевое марево огня. Кажется, что подсматриваешь за каким-то страстным действом.

– Красиво, ну и что? Что ты собрался убить? – спрашиваю я, отойдя от печи.

– Огонь! – Ваня закрыл поддувало и задвинул вьюшку. Буйство в огненном телевизоре прекратилось, пламя потухло, а через зазоры в дверцах повалил дым.

– Вань, прекрати! Угорим сейчас! – Я выдвинул вьюшку. Согнулся, прижав руку к глазам.