Константин Седых - Даурия

– Ой, ой, родимые!

– Убили-и!

– Караул!..

Крякнул Иннокентий, словно удивленный чем-то, повернулся на одной ноге, как в удалецкой пляске, и опрокинулся навзничь, грабастая руками рыжий снег.

Далеко позади шальная пуля нашла еще одного человека: попал под нее бравый Петрован Тонких. Пуля вошла под левый его сосок, вырвала на спине величиною с блюдце дыру.

Послав в студеное лунное небо раз за разом четыре торопливых выстрела, Никита бросился под бугор к Драгоценке. За ним гнались фронтовики.

Убитых подобрали, тяжко топая сапогами, занесли в дом Кустовых. Растрепанная Анна Васильевна, завыв по-волчьи, грохнулась в обморок на залитый липкой кровью труп мужа. Платон Волокитин сорвал со стены кустовскую берданку, с перекошенным злобой лицом придушенно сказал:

– Чего, старики, смотрите? Бить их надо, давить, как бешеных собак…

Многочисленная родня убитых, хватая шашки, ружья и топоры, кинулась искать Никиту. Его растерзали бы на месте, но он успел скрыться. Прибежав домой, заседлал он коня и, не заходя в избу, не простившись с женой, ускакал из поселка неведомо куда. Наталья, очнувшись и подбежав к окну, увидела, как он выводил коня за ворота. Накинув на плечи шубейку, вылетела она за ограду, заголосила:

– Никита!.. Да Никита же! Куда это ты?

Только звонкий гул карьера донесся ей в ответ. Ломая руки, стояла она у ворот, глядя в ту сторону, где замирал топот Никитиного коня.

– Убежал? – мрачно спросил подоспевший Платон. – Успел, гад, а то бы мало добра было… Да ничего, пускай другие за него ответят. Ты ответишь!.. – рванул он к себе Наталью.

Наталья рухнула на колени, схватилась за щегольские Платоновы сапоги.

– Платон Леонтьевич, голубчик… Я-то тут при чем? Смилуйся…

– Бей, чего смотришь! – крикнули из толпы.

– Не смей трогать бабу! – раздался властный окрик. У ворот круто остановил коня Каргин. В правой руке его мерцал оголенный клинок. Толпа шатнулась, глухо ворча.

– Вы это что, казаки? – спросил Каргин. – Вы с ума посходили? Над бабой издеваться вздумали… Герои, умники! Да отпусти ты ее, Платон, а не то… – Каргин взмахнул над головой клинком.

– Нашел за кого заступаться, – хрипло бросил Платон. Он выпустил Наталью из рук и пошел прочь, опираясь на берданку.

Утром, чуть свет, заметались по поселку конные десятники, сзывая мунгаловцев на сход.

Когда Тимофей Косых и встреченный им по дороге Роман подошли к сборной избе, там уже глухо волновалась большая толпа. У многих были с собой шашки и берданы. Тимофея и других фронтовиков встречали откровенно неприязненные, настороженные глаза. Вновь пришедшие поздоровались, но мало кто ответил на их приветствие. Только сидевший в сторонке на завалинке Семен Забережный радушно поздоровался с Тимофеем. Пожимая ему руку, он покосился на шумевшую больше всех кучку верховских богачей и тихо сказал:

– Наделал Никита шуму. Вы, ребята, того… поберегитесь. Богачи тут шибко народ распалили.

– Ничего, мы не из робкого десятка. Себя в обиду не дадим, – ответил Тимофей, едва приметным движением нащупывая в кармане шинели «смит-вессон».

Роман Улыбин наклонился к нему, шепнул:

– Ты погляди, как за одну ночь посёльщики переменились. Вчера чуть было на руках вас не носили, а нынче рожу на сторону воротят.

– Обойдется, не робей.

Большинство фронтовиков сгрудилось возле Тимофея. Только несколько человек из зажиточных, среди которых выделялся гвардеец Максим Лоскутов, демонстративно держались в стороне.

– Эти уже перекрасились, – кивнул на них головой фронтовик Гавриил Мурзин, поправляя на голове папаху.

Сход открыл брат Иннокентия Кустова, Архип, большеротый, с разлапистой бородой старик. Он поднялся на скрипучее крыльцо, грузно оперся на крашенные охрой перила и, оглядев толпу заплаканными глазами, закричал:

– Так вот, господа старики!..

– Теперь господ нет, теперь товарищи! – перебил его Мурзин.

Архип огрызнулся:

– Серый волк с косогора тебе товарищ.

– Погубили двоих людей, да еще в товарищи лезут.

– Он с тобой курей не воровал, чтобы его товарищем звать.

– Хулиганы…

– Уголовщики…

Сход загудел непримиримо, грозно.

– Говори, Архип!.. Просим.

– Так вот, говорю я, собрались мы тут по случаю кровавого дела. За что, спрашивается, казаков порешили? За что их детей сиротами сделали? – Голос Архипа рвался от волнения, он часто и судорожно глотал ртом воздух.

– Надо было Иннокентию на язык повоздержаннее быть, всякими обидными словечками не кидаться. Никита, он газами немецкими травленный, пулями в семи местах меченный, а Кеха его облаял, по-хамски разговаривал с ним, – снова перебил его Мурзин и, обращаясь ко всем, сказал: – Никиту я не одобряю, старики. Нализался он и наделал беды. Только скажу я тут и старорежимцам, которые сейчас на всех на нас орут: никому мы себя оскорблять не позволим. Давайте разговаривать по-людски.

– Ишь ты, чего захотел! – крикнули из толпы богачей. – Убили человека, да еще хотите, чтобы вас за людей считали, по имени-отчеству величали. Туза бы вам на спину да за решетку!

На крыльцо поднялся запыхавшийся Сергей Чепалов, замахал руками:

– Что же это такое получается? Выходит, нас всех таким манером перебить могут. Кого захотят, того и ухлопают. Разве это порядок? Надо нам об этом, старики, свое слово сказать.

– Верно!..

– Замолчи, толстобрюхий!

– Обезоружить фронтовиков надо! – надсажался криком Сергей Ильич. – Нечего им оружием размахивать.

– А головку ихнюю арестовать, – поддержал его зычным басом Платон.

Возбужденные фронтовики, стоявшие возле Тимофея, разом закричали:

– Руки у вас коротки, чтобы нас арестовать!

– Так-то мы вам и дались!

Тимофей прорвался сквозь толпу к крыльцу, легко поднялся на ступеньки:

– Старики, вы сдурели, что ли? Разве мы посёльщиков убивали? Чего же нас всех в это дело путаете?

– Замри!.. Из одной шайки с Никитой. Видать сокола по полету.

– Замолчите же!.. Дайте слово сказать, – разъярился Тимофей и хлопнул рукавицей о перила.

– Не стукай, не испугаешь!

– Никто вас не пугает. С вами хотят по-человечески говорить, а вы рта не даете разинуть. Ревом делу не поможете. С какой стати вы обвиняете в убийстве всех фронтовиков? Вы хорошо знаете, что казаков убил Никита по пьяной лавочке. С Никиты за это и спрос будет.

– Все вы на одну колодку шиты, все большевики!..

– Да, мы с большевиками. Мы на собственном горбу, – Тимофей постукал себя кулаком по затылку, – убедились, что только большевики стоят за нас, за простой народ. Никита назвал себя большевиком, но у него еще нос не дорос, чтобы так прозываться. Большевики его за убийство судить будут. Они никому не позволят самосуд устраивать, никому не дадут хлеборобов пальцем тронуть.