Михаил Веллер - Приключения майора Звягина

Номер в гостинице достать не удалось, и Рита устроила вульгарный скандал администраторше. Саша привел ее в общежитие.

Рита принялась немедленно кокетничать с Борей, оценивая глазами его фигуру. Через пять минут звала в гости и давала адрес. Саша даже не ревновал – смотрел печально… Чувство вины уступало место отчуждению, горечи, раздражению.

Боря подмигнул и ушел.

Рита оставалась недотрогой.

– А у тебя появились опытные повадки, – сказала она, отсаживаясь на стул и закуривая. – Что, завел здесь кого-то, а?

И раньше, чем побагровевший Саша нашелся с ответом, спокойно одобрила:

– Не бойся, я не ревную. Мы современные люди. Мужчина есть мужчина. Только смотри, не влюбись в какую-нибудь свою потаскушку.

И потребовала везти ее смотреть «Волгу».

При виде машины глаза ее загорелись, она немедленно влезла внутрь, все осмотрела, покритиковала цвет обивки: «Надо будет заменить». И без умолку развивала планы их будущей жизни, счастливой и обеспеченной.

Саша недоумевал: насколько слеп он был… Жадная, расчетливая, беззастенчивая. Что же было с ней в тот далекий вечер – грусть накатила, страх одиночества, тоска по минувшей юности?.. И одета сверх моды, как попугай…

Рита заметила его взгляды, надулась, взъерошилась. Они поссорились.

Рита захотела ужинать в ресторане, В ресторане, по ее мнению, кормили мерзостью. Велела заказать французский коньяк – всякой дряни она не пьет. Когда она была знакома с одним человеком, правда, вдвое старше нее, но настоящим мужчиной, умел делать деньги, о, он такие дела проворачивал, так он признавал только «Наполеон».

Легкой дымкой таял и отлетал в прошлое образ, созданный Сашей за семь лет одиноких мечтаний. Он просто не знал ее, а теперь романтическая идеализация сменилась неприглядной и прямой истиной… Нет, он не испытывал к ней ненависти за обманутое чувство, ни даже презрения к существу скверному и пустому, – была лишь печаль по невозвратимым иллюзиям юности.

Но куда было ее поселить?.. Пробираться контрабандой в мужское общежитие Рита отказалась с возмущением: за кого он ее принимает. Саша отправился к Оле.

– Понимаешь, – мучительно выдавил он, – приехала из Ленинграда одна знакомая…

– А, – сказала Оля. – Возьми ключ. Я переночую у подруги. Ничего. Я понимаю.

Эта беззаветная кротость кольнула трогательно в сравнении с Ритиной напористостью и деловитостью.

Вечером, сидя с Ритой, он вдруг испытал неприязнь: он с некоторым удивлением ощутил, что эта комнатка и все, связанное с ней, принадлежит только им с Олей, – у них каким-то образом появилась своя жизнь, и Рита здесь нехороша – чужая.

И когда Рита подняла на смех дешевую Олину косметику на ветхой тумбочке, его ожгла обида и боль – одернул ее резко и зло: да, у Оли нет связей и денег на дорогие вещи, но она – взяла и переехала, и ничего ей не надо. У нее не было богатых покровителей, зато она понимает, что нужно человеку…

– И кто ж эта тварь? – подняла брови Рита в ответ на замечание.

– Не смей, – сказал он.

– Не сме-еть?! – переспросила она.

Странным образом им стало не о чем разговаривать. Разве что о том, что было раньше, а теперь исчезло, но одновременно исчезло и желание говорить об этом. Молчание ширилось и разносило их в разные стороны, как морское течение.

Вот так расстаются с юношескими идеалами, подумал он. Рита уехала назавтра. Саша стоял на перроне, растерянно ища какие-то подобающие, человеческие слова.

– Даже СВ в этом паршивом поезде нет, – сказала она. – Давиться вчетвером в купе, как быдлу.

В поезде заперлась в туалете и стала накладывать грим на лицо. Волнистое желтоватое зеркало отражало его измученным и тоскливым. Что, спросила зеркало Рита, нелегко самой лишать себя любви верного и давнего поклонника, который видел в тебе самое лучшее, что в тебе есть. Нелегко быть стервой с любящим тебя, да такой стервой, чтоб у него все желание, все чувство отлетело. Хоть бы ты был жив и счастлив, Сашенька, сказала она, а я сделала все, что могла, честное слово…

Горячий ветер, пахнущий мазутом и хвоей, вдавливался в опущенное окно, оранжево золотились пролетающие стволы сосен, Рита стала думать, как там без нее дочка, первого сентября уже вести ее в первый класс, а через неделю они поедут втроем в отпуск, и постепенно успокоилась, отвлеклась и повеселела.

Ночью ей приснился Саша, он стоял перед ней невыразимо печальный, и вдруг она поняла, что он красив, и поняла, что любит его – чувство было пронзительно так, как она мало раз испытывала наяву. Но потом она поняла, что это сон, и что она плакала во сне, улыбнулась и под стук колес заснула спокойно.

– Я тебя ничем связывать не хочу, – сказала Оля. – Не вздумай, что ты обязан на мне жениться и тому подобное. Ты мне ничего не должен. Я сама хотела и сама приехала.

– Да ладно тебе… – пробурчал Саша.

– Есть хочешь? – вдруг спросила она. – Давай покормлю.

– Что ты вяжешь?

– Свитер.

– Такой большой?..

– Это тебе.

– Зачем? Летом?

– На память. Будет и зима. Я уезжаю, Сашенька.

– Куда? – спросил он с упавшим сердцем, еще не веря.

– Обратно. В Ленинград.

– Когда? – глупо спросил он.

– Уже подала заявление на работе.

– Почему? – Он понимал, что это и так ясно после Ритиного визита.

– Так надо, Сашенька, – тихо сказала она. – Не хочется, но надо.

Перспектива одиночества доходила до него. Удар был неожиданным. Потеря близкого человека (кому все выложить, кто все поймет, примет…) пугала бесконечной пустотой. Молчание затягивалось.

– Послушай, – сказал Саша, – а тебе бы хотелось отправиться в путешествие?

– В какое путешествие?

– Куда глаза глядят. В Среднюю Азию. В Сибирь. На Кавказ.

– Как?..

– На машине!

– Ты не умеешь водить.

– Умею. Скоро получу права.

Они оба – каждый по-своему – представили себе это путешествие и опять замолчали…

– Если тебе нравится меня мучить – ты мучь, – прошептала она. – Ты мучь, милый, не бойся. Мне хорошо. Понимаешь?..

– Послушай, – сказал Саша с каким-то веселым облегчением, словно решился важнейший в жизни вопрос, хотя он сейчас ничего (сознательно, по крайней мере) еще не решил. – Ты можешь наконец накормить человека, которому завтра с утра прыгать с неба в огненную стихию?

Предощущение будущего затеплилось, засветилось.

Он почувствовал необходимость высказать ей верх признательности, сделать что-то самое лучшее, главное для нее. И он соврал:

– Я люблю тебя…

И через несколько секунд, еще продолжая вслушиваться в свои отзвучавшие слова, изумленно понял, что, кажется, сказал правду.

В августе Оля сказала, что у нее будет ребенок.

У него будет сын. Сын!

Неведомое доселе открылось ему: теперь уже мир для него никогда не погаснет.