Илья Глазунов - Россия распятая

Ах, зачем, зачем я уехал от тебя и от Аси?!

31. 03.1942 год.

Дорогая Атюничка!

Я не знаю, поправится ли Лякушка или нет, и от этого сердце наполняется тревогой и тоской. Характер мой за эту неделю, мне кажется, очень переменился… Я стал сдержанное, научился держать и не выказывать свои чувства наружу, а главное понял, что такое заботы, вызванные любовью, и что такое заботы, вызванные обязанностью.

Атюничка, родная моя! Зачем я уехал?! Когда-то увижу вас, дорогие мои? Когда думаю об этом, подступают слезы.

4. 04.1942 год.

Дорогая Лякушка!

…Темно, прощай, радость души. Часто «разговариваю» с Тем, что ты мне дала на прощанье, а тебе дала Джабик! Да! Да! И говорю от сердца и стал теперь как Вера Берхман. Обязательно сделаем то, что Джабик хотела. Поправляйся, Спрячь у Джабика дедушкины вещи. Спокойной ночи!…

5. 04.1942 год.

Как твое здоровье? Тоскливо без тебя! Как дядя Федя [7]? Как Асины дела? Ничего не жалей, абсолютно ничего! Что теперь по радио передают по литературным передачам? Как я рад, что видел тебя во сне (сегодня опять.) Видел тебя и Асю!!! Как ты думаешь, почему я вас каждую ночь вижу?…Как было хорошо жить до нашествия Гитлера! Хочется рыдать, когда вспоминаю наш домашний уют, театр им. Кутузова, Джабика, чудные вечера зимой (после художественной школы), приход в 4 часа Ати, такой уютной и аппетитной, походы в Ботанический сад и тебя – здоровой, добренькой и чистенькой… Так иногда тоскливо, что думаю – умру…

…Рассказов для тебя масса. Хочется лечь к тебе под одеяло… и рассказывать без конца. Федосья… говорит, что возьмет энциклопедию! А я-то радовался, что у меня есть энциклопедия. Спрячь, если попадутся, Джабиковы рисунки… Очень любопытно мне посмотреть картинки, гравюры и «Элладу» – только и думаю иногда о них. Кончаю писать. К вечеру начну новое письмо, а может быть, уж завтра утром! Прощай, родная…

7. 04.1942 год.

Прости, что вчера не писал. Посылаю картинку – изображает лесного кузнеца. Справа 2 воина (мышки). Кто пришел, чтобы выковать щит, кто – колье, утка (хозяйка) пришла, попросила сделать кочергу и пошла домой; у гномика потерялся молоточек и он попросил выковать новый и ждет, когда его сделают. А тараканы пришли за ведрами и им сделали и они пошли домой и зайдут по дороге к дому на ручеек – за водой.

…Каша – пшено, в рот не лезет; суп из пшена… Как, родная, самочувствие? Поправляйся скорей! Приезжай скорей!

9. 04.1942 год. Утро.

Нахожусь в смертельной тревоге за вас! Прочитал в газете «За Родину», что вечером 4 апреля был на родной город налет, что прорвались одиночные самолеты, которые беспорядочно спустили бомбы, имеются жертвы (написано так). Какая у меня тревога, родимая! Так и вижу вечер: ты пишешь, Инна читает, по радио передача, которая вдруг обрывается и противно тянет сирена. Ты и Инна сперва равнодушны, но когда слышите удары и качание пола, начинаете нервничать. Потом уж предел кошмара; свистя падает на наш дом бомба, и ты умираешь под развалинами в страшных муках, думая обо мне. Как я боюсь, как я боюсь, ты представить не можешь. Чувствую, что больше тебя не увижу. О родимая, солнышко мое. Если я тебя увижу, то я дал клятву стать как Вера Берхман. Темно. Прощай, солнышко.

И. Глазунов.

10. 04.1942 год. Утро.

Как твое драгоценное здоровье? Как опухоль, как понос? Как дядя Федя? Посылаю рисунки уточек, пусть тебе они помогут поправиться! Желаю тебе всего лучшего от этих уточек. Лякушка, увижу ли я тебя? Зачем я уехал, зачем я это сделал Я бы видел сам, как ты умираешь, и мог попрощаться с тобой. Дорогая мать моя, драгоценная…

Прости, что изводил тебя до войны. Какое было время до войны – как сказка! Напиши, поправишься ли ты или нет… Обними меня, родимая. Плачу по ночам – чувствую, что тебя не увижу. Буду ли я на рожденье с тобой или нет?! Ой, золотая рыбка, поправься, умоляю тебя, не умирай, родимая…

18. 04.1942 год.

…Выходил сегодня на улицу. Еще в рощах и лесах снег – а на полях мало. Я видел, золотая, красную бабочку! Смешно, она села в метре от снега! Травка пробивается. Пошел, устал. Как-то странно без тебя в деревне! Читаю Г. Уэллса «Невидимка». Темно, прощай, родная. До утра.

19. 04.1942 год.

…Федосья не считается со мной. Вчера вечером начальник госпиталя дал Тоне переписывать какую-то работу (она сама попросила) и вечером у лампы она села писать. Федосья стала чертить листы для работы, а я сбоку стоя читал; она (т. е. Федосья) чертила, употребляя книгу вместо линейки. Отчертит лист, и пока вытаскивает 2-й, книгу-«линейку» бац мне на книгу! Я отодвинулся, а она: «А мне удобнее, чтобы книга здесь лежала, я занята делом, а ты нет!» И так раз пять: начертит – и бац на книгу! Подумай, как я несчастен! О, Ляка, поправься, поправься! Так, дети у Глазуновых – ничто. Самолюбие мое страдает…

…Я одинокий и несчастный без тебя, не чувствую себя хозяином (хозяином не полным и на 10-ю часть. Выходи и на солнце во что бы ни стало. Какой я был противный дома? Верно?

21. 04.1942 год.

Дорогая моя Лякушка!

Первый день рожденья без тебя, не могу подумать об этом, помню всегда твои чудные подарки, твои ласки и поцелуи, без которых я жить не могу. Напиши, утешь меня. Нарисуй мне стол, 12 букетов и подарки на столе! Ладно? Родная моя, ничего не жалей, все пускай в дело…

Всем привет и поцелуй!

23. 04.1942 год.

Сейчас, куда я пишу, не знаю, жива ты или нет? Все время терзает эта мысль. Прочитал стихотворение А. Пушкина «Романс». Оно частично относится ко мне. Гуляли на холме возле озера. Федосия с трудом перешагнула через какую-то лужу, а я подумал: «Лякушка бы свободно перешагнула». Все мысли о тебе. Пиши мне. Так подолгу вспоминаю последние и ранние годы моего счастливого детства…

…Родная моя, Ляка, не тоскуй без меня, а поправляйся… Я прочитал книгу «Тайна двух океанов». Помнишь Эрмитаж? Помнишь в нем фарфоровый Парнас? Помнишь генералов 1812 года? Покупки открыток, покупки книг, мое бегание к «китайцам»? Как чудно было! Гулять не пошел:

пришел начальник и 2 часа рассказывал, как он был в плену в 1916 году и т. д. Как-то ты? Бедная моя, дорогая Лякушка… понял – мать великая вещь – и кто может ее ласкать – счастливец…

26. 04.1942 год.

…Драгоценная Лякушка!

…Узнал, что через 2 с половиной километра есть исторические места, связанные с нашествием тевтонов, – вал, окопы на холме. Гулял; родная, бедная моя крошечка, дорогая Олечка… Какая ты была жалостливая! Как ты мне все свои крохи отдавала! О, мать моя, бесценное мое сокровище! Какое великое слово – «мать»! Для меня это слово – реликвия. Всем привет…

28. 04.1942 год.

Вчера вечером вдруг приехал дядя Миша из Бежецка… Федосья, очевидно, в бане угорела, ей сделалось дурно, давали нашатырь понюхать. Наш домик выпускает «Боевой листок» и просили меня что-нибудь нарисовать. Я нарисовал три картинки: