Илья Глазунов - Россия распятая

1– я – боец ранен, 2-я – боец в госпитале; 3-я – вновь в бою. Одобряешь, родная?…

3. 05.1942 год.

…Приехали из госпиталя в Гребло. Выехали из госпиталя 2 мая в 6 часов утра. Ехали-ехали, в Боровичах взяли вещи и поехали в Кобожу, и представь себе, за 30 км до Кобожи завязали! Прицепляли и лошадей и людей – никакого результата. И представь себе, мое солнышко, остались ночевать в открытой машине. Моросил дождь, вытянуться негде, завернувшись в Бяхино пальто, я с горечью вспоминал уютную нашу комнатку, тебя, ласковую и добрую. Наутро прикатили вторую машину и вытащили нашу из грязи… Приехали. Озеро огромное! Вообще, комнатки чудные, но мне уютно не особенно – ведь без тебя…

Родная, у меня к тебе великая просьба, приезжай скорее, но только когда более или менее окрепнешь – только тогда! Лучше поездом, чем на баржах.

…Ляка, я нахожусь в мучениях, дядя Миша сказал, что, возможно, останемся на зиму и что меня отдадут в школу. Когда думаю об этом – то кажется, что лучше умереть.

…Немедленно ответь, как мне быть, но так, чтобы дошло до сентября… Дядя Миша купил мне кучу чудных книг, как-то: Тарле «Наполеон», «Севастопольская страда», «Приключения доисторического мальчика». Очень тоскливо…

4. 05.1942 год.

Родная, ой, тяжко мне. Украдкой набегают обильные слезы – какую я сделал непростительную ошибку, что уехал! Я отдал бы 60 лет жизни, чтобы вернуться к тебе. Ты будешь уверять, что хорошо, что я уехал, что нас бомбят и голодно, а мне наплевать, лишь бы быть с тобой. Счастливая тетя Тоня, она чувствует себя как дома (так мне кажется). Бесценная моя Лякушка, пиши мне, ты последняя моя надежда, ты последняя моя радость… В душе все время реву в 100 рек. Эти реки можно остановить только тогда, когда я увижу твое дорогое личико, Ляка, родная Ляка! зачем я уехал??!!! Счастливые тетя Ксения, тетя Тоня и бабушка смеются, им весело, мне и смеяться не хочется, был бы я с тобой, да дома, так я бы смеялся! Скоро ли кончатся эти проклятые мытарства???

Не завидуй мне ни капли. Если б ты была в таком состоянии, то пожалела бы своего бедного коротконосика… Курик.

4. 05.1942 год.

Дорогая моя, Атюнечка!…Пиши честно, что с Лякой и со всеми; терпеть не могу «подготовки». Настроение подавленное и мрачно-тоскливое…

6. 05.1942 год.

…Теперь я остался без Ляки! Я – круглый сирота! Что мне делать? Я одинок, несчастен… Вчера под вечер пришло письмо от тебя; сперва говорили, что маме очень плохо, но после моих приставаний сказали, что дорогой нет!

Я весь вечер проревел, а утром проснулся и опять стал реветь. Тоня взяла меня к себе в кровать, но я еще больше заревел, вспоминая, как я спал уютно рядом с Лякой… Атя! Атя! Для чего мне жить, я потерял всех, кого так сильно и безумно любил (за исключением тебя, дядя Коли, Аллы и Нины). Большое спасибо за письмо; больше никого у меня нету! Счастливое, хорошее детство закатилось безвозвратно. Сейчас все еще не верится, что я без дорогой, бриллиантовой, золотой Ляки. Никто не заменит мне любящего сердца Ляки. Как все ужасно, начиная с Вырицы! Жуткий декабрь, январь, февраль, март и начало апреля. Опиши мне, пожалуйста, до точки последние дни, дорогой, в котором часу она умерла, что говорила обо мне? Получил от нее три письма 25, 26, 30 марта. Тоня спросила: «У кого ты будешь жить?»

Я говорю: «У Аси». «А она примет тебя?» Я и ляпнул: «Да»… Жизнь мне как тяжелое бремя. Так хочу умереть… Атя, Атя, как я одинок, хотя все ко мне ласковы, особенно Тоня… Атя, какая тоска, возьми меня к себе, хоть на денечек – так хочется к тебе, ты последняя, кого я знал и сильно люблю с первых лет моей жизни. Атя, Атя, кто заменит мне Ляку? Кто заменит дорогую мамочку? Кто меня с радостью прижмет к сердцу? Что меня ожидает – жизнь, полная мук и страданий… Сказали, что осенью отдадут меня в школу, а для меня школа – мука самая зверская: я боюсь говорить, Ляка это знает и всегда утешала, что не бойся, ты хорошо говоришь (а сама нервничала), не спала ночи, волновалась за меня, так как мои муки – это ее муки… Утешь, как Ляка, замени, если не трудно, хоть чуточку Ляку. Лякик сказала, что я рада, что тебя так любит Ася, я умру спокойно. Бедная Ася! Возьми меня к себе, они хотя и ласковы, но все-таки чужие мне…

…Дорогой дядя Коля!…Коля я одинокий, жить надоело. Хочется домой, в свою семью, не хочу верить, что Ляки нет больше, Боже, Боже! Умоляю Бога, чтобы дал мне умереть от воды или от пули…

Помни когда-то счастливого и жизнерадостного круглого сироту. Пишите.

7. 05.1942 год.

Дорогая Атя!

…Утешил себя тем, что решил, что Ляка видит и слышит меня, что всегда стоит у меня за спиной и охраняет меня. Когда я дошел до этого, мне стало чуточку легче и стал меньше реветь. Ее образ будет всегда гореть в сердце жарким огнем бесконечной любви! Повесил родной образ Ляки над койкой (где она молодая в 1915 году). Скоро будет мое рожденье. Как тяжко будет без дорогой! Она всегда с вечера раскладывала подарки на столе и рано утром я шлепал к столу. Сколько мне лет – столько и букетов, как было хорошо! Этого никогда не будет. Детство закатилось навеки. 10 лет я жил счастливо, не уступая в счастье любому принцу. Атя, возьми меня к себе (если хочешь), я буду рад… Главное – письма.

12. 05.1942 год.

Многоуважаемая Агнесса Константиновна!

Я все-таки надеялась, несмотря ни на что, что судьба, лишив Ильюшу отца, оставит ему мать. Ваше письмо уничтожило эти надежды.

Когда я получила ваше письмо, Ильюша был рядом со мной, узнал ваш почерк и стал настоятельно требовать, чтобы я ему сказала правду. Он почувствовал, что вы должны сообщить. Вечер был такой тяжелый, он весь дрожал, плакал. Ночь с помощью валерианки он благополучно спал. Утром мы со страхом ждали, когда он проснется. Вы сами прекрасно знаете, что безжалостное утро всегда подчеркивает горе человеческое. День мы не оставляли его ни на минуту одного, к вечеру он немного успокоился, ночь прошла снова спокойно. Последующие дни он спокоен, шутит, но на душонке у него наверное плохо. Мы вместе с ним вставляли в рамочку фотографию Оли. Одна висит около его постели, вторая постоянно при нем.

Вы пишете, что от него нет писем. Он писал ежедневно или Оле или Вам, иногда и Оле и Вам.

…В дороге он держался молодцом, Миша его встретил очень сердечно. В госпитале он начал медленно, но верно поправляться. Вначале ему давали для укрепления организма витамин «С», потом рыбий жир, довольно долго он температурил, врач очень внимательно за этим следил и, в конце концов, стало ясно, что причиной были исключительно железы, потом и температура стала нормальная.

Скучал он в госпитале довольно сильно, так как отвлечении до того времени, как мы стали выходить и делать прогулки, было очень мало – книги, лото и домино. Кроме того, у нас с мамой столько душевных ран, которые даже затянуться не могут, что уделить ему столько внимания, сколько мы хотели бы, мы были просто не в состоянии, а потом – за тоненькой перегородкой были чужие люди, и это сильно связывало нас всех. Хорошо для Ильюши было одно, что ни одного дня он не терял аппетита и ни одной ночи не терял сна. У мамы были очень сильные боли в ноге, и она ночей не спала.