Чарльз Диккенс - Том 16. Жизнь Дэвида Копперфильда, рассказанная им самим. Роман (Главы XXX - LXIV)

— Я в этом уверен. Благодарю вас, сэр, от всей души! Да, я хотел бы, чтобы ей кой о чем сказали или написали.

— Что именно?

Молча мы шли еще некоторое время. Он снова заговорил:

— Не о том, что я ей прощаю. Это не так важно. Важнее другое — я прошу ее простить мне, что я навязывал ей свою любовь. Иногда я думал, сэр, что, если бы не ее обещание выйти за меня замуж, она доверилась бы мне, как другу, и могла рассказать о той борьбе, какая у нее в душе, а я мог помочь ей советом и, пожалуй, спас бы ее...

Я сжал ему руку.

— Это все?

— Есть еще кое-что, мистер Дэви... Как бы это сказать...

Мы долго шли, прежде чем он заговорил снова. Он не плакал в тех паузах, которые я отметил многоточиями, он только пытался собой овладеть, чтобы говорить как можно яснее.

— Я любил ее... И до сих пор люблю память о ней... Но слишком глубоко, чтобы... чтобы я мог ее уверить, будто я счастлив. Я был бы счастлив только тогда, когда мне удалось бы забыть ее... но, боюсь, я не смог бы вынести, если бы она узнала, что я ее забыл... Но вот если бы вы, человек ученый, мистер Дэви, могли бы как-нибудь ее убедить, что она меня не оскорбила, что... я все еще ее люблю и жалею ее... как-нибудь убедить, что жизнь мне не надоела и я надеюсь увидеть ее там, где никто ее не осудит, где злые уже никого не мучают, а усталые находят, наконец, покой... как-нибудь облегчить ее печаль, и чтобы она не думала, что я когда-нибудь женюсь и кто-нибудь заменит мне ее... Если бы я мог попросить вас, чтобы вы это ей сказали... и что я молюсь за нее... которая так мне дорога...

Снова я сжал его сильную руку и ответил, что постараюсь это сделать.

— Благодарю вас, сэр,— сказал он.— Вы были так добры, что встретились со мной. Вы были так добры, что приехали сюда вместе с дядей. Мистер Дэви! Я хорошо знаю, что моя тетка побывает в Лондоне до их отъезда и все они снова встретятся, но мне лучше не видаться с ним больше. Я это чувствую. Об этом мы не говорили, но так и будет, и оно к лучшему. Когда вы увидите его в последний раз... в самый последний раз... вам нетрудно будет сказать, что сирота, для которого он был больше, чем отец, благодарен ему на всю жизнь и вечно будет его любить?

Я обещал ему также и это.

— Еще раз благодарю вас, сэр,— от всей души пожимая мне руку, сказал он.— Я знаю, куда вы идете. До свиданья.

Помахав мне рукой, словно желая сказать, что он не в силах войти в старый баркас, он повернул назад. Я видел, как он, идя в лунном свете по пустоши, повернул голову к серебряной полоске света над морем; он шел и, не отрываясь, смотрел на нее, пока, наконец, не превратился в неясную тень.

Когда я подошел к баркасу, дверь была открыта, и там уже не было никакой обстановки, кроме старого сундучка, на котором сидела, с корзиной на коленях, миссис Гаммидж и глядела на мистера Пегготи. Опершись на грубую каминную доску, он пристально смотрел на тускневшую золу за решеткой. Но когда я вошел, он поднял глаза и приветливо заговорил:

— Пришли, мистер Дэви, как обещали, попрощаться со всем этим? — спросил он, беря свечку.— Пустовато теперь?

— Да, вы времени не теряли,— сказал я.

— Мы не лентяи, сэр! Миссис Гаммидж работала, как... Не знаю, что и сказать, как работала миссис Гаммидж,— продолжал мистер Пегготи, глядя на нее и затрудняясь найти подходящее сравнение.

Миссис Гаммидж, все еще склоненная над своей корзинкой, молчала.

— Это тот самый сундучок, на котором вы всегда сидели рядом с Эмли,— прошептал мистер Пегготи.— Его я хочу взять с собою и увезу под самый конец. А вот ваша прежняя маленькая спальня, поглядите, мистер Дэви! Теперь в ней гуляет ветер как ему вздумается.

И в самом деле, ветер, хоть и слабый, словно торжествовал, и рыскал вокруг покинутого дома с тихими жалобами, такими печальными-печальными... Исчезло все вплоть до зеркальца в рамке из устричных раковин. Я думал о том, как я лежал здесь, когда у меня дома произошла первая великая перемена. Я думал о голубоглазой девочке, очаровавшей меня. Я думал о Стирфорте, и внезапно меня охватил глупый страх: а вдруг он здесь, совсем близко, и вот-вот я его увижу...

— Похоже на то, что в баркасе еще не скоро будут новые жильцы,— тихо сказал мистер Пегготи.— Здесь считают теперь, что это несчастливый дом.

— Он принадлежит кому-нибудь из местных жителей? — спросил я.

— Мачтовому мастеру, он живет в городе. Сегодня вечером я отдам ему ключ,— сказал мистер Пегготи.

Мы заглянули в другую комнатку, потом вернулись к сидевшей на сундучке миссис Гаммидж; поставив свечу на каминную доску, мистер Пегготи попросил миссис Гаммидж встать, чтобы дать ему возможность вынести сундучок, покуда свеча не погасла.

— Дэниел! Мой дорогой Дэниел! — воскликнула миссис Гаммидж, внезапно оставляя в покое корзинку и цепляясь за руку мистера Пегготи.— Вот что я скажу напоследок: не бросай меня! Не бросай меня, Дэниел! Не делай этого!

Пораженный мистер Пегготи переводил взгляд с миссис Гаммидж на меня, а с меня на миссис Гаммидж, как будто его только что разбудили.

— Не делай этого, дорогой Дэниел, не делай! — горько плакала миссис Гаммидж.— Возьми меня с собой, возьми меня вместе с Эмли! Я буду вам служить верой и правдой. Если там, куда вы едете, есть рабы, я заменю вам одного из них и буду счастлива, но только не бросай меня, Дэниел, умоляю тебя!

— Добрая моя душа, ты понятия не имеешь, как долго туда ехать и какая там трудная жизнь! — сказал, покачивая головой, мистер Пегготи.

— Имею понятие, Дэниел! Догадываюсь! Но вот что я скажу напоследок: если ты не возьмешь меня, я вернусь в этот дом и здесь умру. Я могу копать землю, Дэниел. Я могу работать. Я согласна выносить решительно все. Теперь я хорошая, терпеливая, ты даже не знаешь, какая я теперь, Дэниел! Испытай меня. Я не прикоснусь к пенсии, Дэниел Пегготи, даже если буду помирать с голоду! Позволь мне только идти с тобой — и я пойду хоть на край света! Я знаю, в чем дело. Я знаю, ты думаешь, будто я одинокая, покинутая, но, мой дорогой, теперь это не так! Не зря я сидела здесь и ждала, ждала и думала без конца о твоей беде, это пошло мне на пользу. Мистер Дэви! Замолвите за меня слово! Я знаю ихние привычки — и его и Эмли, я знаю об их несчастье, и я смогу иной раз их утешить и буду на них работать. Дэниел, дорогой мой Дэниел, позволь мне ехать с тобой!

И миссис Гаммидж схватила его руку и поцеловала, поцеловала, охваченная нежностью и любовью, которых он так заслуживал.

Мы вынесли сундучок, потушили свечу, затворили дверь, крепко заперли ее, и остался старый баркас темным пятном на фоне вечерних облаков. А на следующий день, когда мы возвращались в Лондон на крыше кареты, на задней скамье сидела со своей корзинкой миссис Гаммидж, счастливая миссис Гаммидж.