Чарльз Диккенс - Том 15. Жизнь Дэвида Копперфильда, рассказанная им самим. Роман (Главы I - XXIX)

— Ходил попрощаться с родными местами,— ответил я.

— А я сидел здесь,— Стирфорт окинул взглядом комбату,— думал обо всех этих людях, которых мы застали такими счастливыми в вечер нашего приезда, думал — вероятно, эти мысли навеяло одиночество,— что они могут рассеяться по белу свету, умереть или попасть бог весть в какую беду. Дэвид, как я жалею, что эти последние двадцать лет не было у меня отца!

— Дорогой мой Стирфорт, что случилось?

— Как я жалею о том, что не было у меня хорошего, рассудительного наставника! — воскликнул он.— Как я жалею, что я сам не был для себя хорошим наставником!

Горькое уныние, звучавшее в этих словах, привело меня в изумление. Никогда я не предполагал, что он может быть так не похож на самого себя.

— Насколько было бы для меня лучше родиться этим беднягой Пегготи или его неотесанным племянником, но только не быть самим собою, который в двадцать раз богаче и в двадцать раз умнее их… Тогда я не мучился бы так, как мучился в этом чертовом баркасе последние полчаса! — продолжал он, вставая и угрюмо облокачиваясь на каминную полку, причем взгляд его не отрывался от огня.

Я был так поражен происшедшей с ним переменой, что сначала только смотрел на него молча, а он, подперев голову рукой, хмуро глядел на огонь. Наконец с непритворной тревогой я стал просить, чтобы он рассказал, чем он так взволнован, и позволил мне посочувствовать ему, даже если я не могу помочь советом. Не успел я договорить, как он стал смеяться — сначала с досадой, а потом своим обычным веселым смехом.

— Вздор! Все это пустяки, Маргаритка! — вскричал он.— Я уже говорил вам, дружище, в гостинице, в Лондоне, что бываю скучен самому себе. А вот сейчас я был себе страшен — должно быть, меня преследовал мучительный кошмар. Иной раз, когда сидишь без дела, в памяти всплывают детские сказки, но их почему-то не узнаешь. Вероятно, я принял себя за того плохого мальчика, который «не слушался» и достался на съедение львам… Пожалуй, это более внушительно, чем быть разорванным собаками… Как говорят старухи, мурашки забегали у меня по спине. Я боялся самого себя.

— Мне кажется, ничего другого вы не боитесь,— сказал я.

— Пожалуй, а, однако, немало есть такого, чего следовало бы бояться,— отозвался он.— Ну, вот и прошло! Больше я не намерен приходить в уныние, Дэвид, но повторяю, дружище: хорошо было бы для меня (да и не только для меня), если бы мною руководил строгий и рассудительный отец!

Лицо его всегда было очень выразительно, но никогда не видел я его таким мрачным и серьезным, как в ту минуту, когда, не спуская глаз с огня, он произнес эти слова.

— Довольно об этом! — сказал он, махнув рукой, как будто отбрасывая от себя прочь какой-то предмет.— «Уж нет его — и человек я снова!» — как Макбет [54] «Уж нет его — и человек я снова!» ... — слова Макбета на пиру после исчезновения призрака Банко (акт III, сц. 4-я). . А теперь обедать! Если я, Маргаритка, подобно Макбету, не расстроил пиршества, учинив какой-то совершенно непонятный беспорядок.

— Но хотел бы я знать, где они все! — сказал я.

— Бог их знает,— ответил Стирфорт.— Разыскивая вас, я дошел до переправы, потом забрел сюда, а дома никого нет. Я погрузился в раздумье, и в таком состоянии вы меня застали.

Тут появилась с корзинкой миссис Гаммидж и объяснила, почему в доме никого нет. Она отправилась за какими-то покупками и очень спешила, чтобы поспеть с ними к моменту возвращения мистера Пегготи, а дверь оставила незапертой на случай, если в ее отсутствие вернутся домой Хэм и малютка Эмли, которая в тот день рано кончала работу. Стирфорт, весьма улучшив расположение духа миссис Гаммидж веселым приветствием и шутливым поцелуем, взял меня под руку и поспешил увести.

Он тоже пришел в прекрасное расположение духа, как и миссис Гаммидж, снова был, по своему обыкновению, весел и дорогой поддерживал оживленный разговор.

— Итак, завтра кончается для нас жизнь пиратов,— посмеиваясь, сказал он.

— Да, решено,— отозвался я.— Уже заказаны места в карете.

— Значит, теперь уже все кончено,— сказал Стирфорт.— А я почти уверовал в то, что нет других дел на свете, как носиться по волнам близ Ярмута. Да лучше бы их и не было!

— Только до тех пор, пока это дело не прискучило,— засмеялся я.

— Пожалуй,— согласился он,— хотя это довольно саркастическое замечание для такого любезного и простодушного человека, как мой юный друг. Ну, что ж! Должно быть, я капризен, Дэвид. Знаю, что это так. Но я умею ковать железо, пока оно горячо. Мне кажется, я уже мог бы выдержать довольно строгий экзамен на лоцмана в этих водах.

— Мистер Пегготи говорит, что вы просто чудо,— заявил я.

— Морской феномен? — расхохотался Стирфорт.

— Да, он так думает и, конечно, прав. Вы сами знаете, с каким рвением вы беретесь за любое дело и как легко с ним справляетесь. Больше всего поражает меня в вас, Стирфорт, что при ваших способностях вы работаете только порывами и довольствуетесь этим.

— Довольствуюсь? — весело переспросил он.— Я ничем не довольствуюсь, разве только вашей наивностью, нежная моя Маргаритка. А что касается порывов, я так и не постиг искусства привязывать себя к какому-нибудь из колес, на которых без конца вращаются Иксионы [55] Иксион — легендарный царь Фессалии, домогавшийся любви богини Геры; за это преступление он был прикован в подземном царстве к вечно вращающемуся огненному колесу. нашего времени. Случилось так, что в годы ученья неумелые наставники меня этому не обучили, а теперь мне уже все равно… А известно ли вам, что я купил здесь судно?

— Удивительный вы человек, Стирфорт! — воскликнул я и остановился, ибо впервые услышал об этой покупке.— Да ведь вам, может быть, больше никогда и не захочется побывать здесь!

— Этого я не знаю,— возразил он.— Здешние места мне понравились. Во всяком случае,— он быстро зашагал вперед и увлек меня за собой,— я купил судно, которое здесь продавалось,— по словам мистера Пегготи, это клиппер, и так оно и есть,— а в мое отсутствие его хозяином будет мистер Пегготи.

— Вот теперь я вас понимаю, Стирфорт! — возликовал я.— Вы делаете вид, будто купили его для себя, но все устроили так, чтобы выгоду получил он. Зная вас, я должен был догадаться сразу. Мой славный, добрый Стирфорт, могу ли я высказать то, что думаю о вашей щедрости?

— Ш-ш-ш! — зашикал он, покраснев.— Чем меньше слов, тем лучше.

— Ну разве я не знал, разве я не говорил, что вы никогда не оставались равнодушным к радостям и скорбям, к любым чувствам таких честных людей! — воскликнул я.

— Да, да, все это вы мне говорили, и на этом мы покончим! Достаточно слов!

Я боялся рассердить его, продолжая разговор о том, к чему он относился так беспечно, но я не переставал об этом думать, покуда мы шли, все ускоряя шаг.