Фаддей Булгарин - Воспоминания. Мемуарные очерки. Том 2

В эту эпоху весь образованный мир еще считал Вольтера оракулом в литературе и философии, и если не везде следовали его направлению, то всеми признано было, что орудие, употребленное им к разрушению старинного гражданского порядка в Европе и католицисма, есть орудие самое сильное и действительное. Это орудие составлено было из сатиры и насмешки, и то, чем действовал Вольтер ко вреду человечества, Екатерина Великая употребила для блага людей, для поражения старинных, закоренелых предрассудков в России, для уничтожения невежества и искоренения злоупотреблений и лихоимства в администрации, которые, переходя от татарских баскаков [172]к воеводам, дьякам и подьячим, утвердились в присутственных местах, как чума в Египте. Лучшего средства к истреблению нравственной заразы люди еще не выдумали! Законы везде мудры и воспрещают зло, но они наказывают только открытые и доказанные проступки, а сатира, заглядывая в сердце человека, представляет его пороки в волшебном зеркале на суд и на посмеяние народа. Действием сатиры образуется общее мнение и пробуждаются уснувшие в человеке стыд и совесть, которые страшатся солнечного света. Нет нужды, что личность каждого гражданина ограждена: сатира преследует только порок, не трогая личности, и общее мнение провозглашает имена и предает их насмешке и презрению. Театр и журнал суть два фокуса, или точки, где сосредоточиваются и откуда расходятся лучи общего мнения. Екатерина Великая всеми средствами возбуждала в народе любовь к театру и к чтению периодических изданий, и трудилась сама, с избранными людьми, для театра и журналов. Это направление действовало на все умы, и И. А. Крылов начал свое литературное поприще театром: на шестнадцатом году от рождения написал он, в Твери, комическую оперу «Кофейница». Не знаю, куда девалась эта опера; она никогда не была играна и не напечатана, но рукопись ее еще существовала в 1825 году. Когда я издавал «Русскую Талию», Иван Андреевич сам предложил мне напечатать из нее отрывки или куплеты, и даже самую оперу, по моему благоусмотрению, и предложил отыскать рукопись в его квартире. В бумагах И. А. Крылова не было порядка, и это было почти то же, что искать золота в песчаной степи. Два дня рылся я в кучах разных вещей, между которыми находились кое-какие старинные бумаги, перебрал весь хлам в старом сундуке, хранившемся на чердаке, и не нашел рукописи. «Нечего делать, братец, пропала, так пропала!» – сказал мне И. А. Крылов, с обыкновенною своею беспечностью. «А жаль, – примолвил он, – там было кое-что забавное, и нравы эпохи верны: я списывал с натуры». Н. И. Гнедич знал наизусть несколько куплетов из этой оперы, которые слышал из уст самого Крылова, но сам автор забыл их, а я не мог воспользоваться бессвязными отрывками. И так это первое сочинение Крылова, вероятно, пропало навеки! [173]Стишками и остроумными речами Крылов сделался известен в Твери, нашел покровителей, которые перевели его на службу в Петербург и определили тем же канцеляристом в С.П[етер]бургскую казенную палату, в 1785 году [174]. В 1788 перешел он на службу в Кабинет ее императорского величества и, прослужив до 1790 года, марта 11 дня, вышел в отставку и оставался без службы до конца 1801 года. Что делал Крылов в эти девять лет и чем жил? Он помещал статьи в журналах «Почта духов» (1789), «Зритель» (1792) и «С. Петербургском Меркурии» (1793 года) [175], но только журналисты не платили тогда за статьи и не имели постоянных сотрудников на таком основании, как теперь; следовательно, журнальная работа не могла доставлять Крылову доходов. Мы первые [176]ввели этот обычай в России, который ныне дошел уже до злоупотребления. Тогдашние книгопродавцы платили за заказную работу не многим более, сколько ныне платят за переписку рукописей . Писатели почитали за честь помещать свои сочинения в журналах и искали этого с бóльшими усилиями, чем ныне журналисты ищут статей, потому что тогда одна журнальная статья могла доставить известность. Если ныне обвиняют литературу в меркантильности, то в то время ее можно было упрекнуть в совершенной бесценности. Литературный труд не приносил ничего, но как ум и дарование всегда берут свое, даже при самых неблагоприятных обстоятельствах, то нынешнее возмездие за литературные труды и время заменялось тогда покровительством первых лиц в государстве, старавшихся доставлять даровитым и бедным писателям средства к своему содержанию. Крылов в это время занимался главнейше собственным образованием и изучил основательно французский язык, хотя никогда не говорил на нем в обществах, будучи не в силах победить трудностей французского произношения. Некоторые сатирические статьи его, в прозе, помещенные в «С. Петербургском Меркурии», обратили на него внимание читающего сословия и петербургского общества, которое тогда не оказывало хладнокровия к русской словесности, входившей в число занятий самой государыни. Из первых его статей замечательны: «Похвальная речь, как убивать время», будто говоренная кем-то на новый 1793 год; «Похвальная речь Ермалофиду, говоренная (будто бы) в собрании молодых писателей» (напечатанная также в 1793 году) [177]. Эти статьи – сатиры на тогдашние нравы, если б и теперь были повторены, были бы кстати. В первой статье Крылов изображает празднолюбцев, расточающих деньги и убивающих время без пользы для себя и для других, а во второй представлены молодые люди с притязанием на авторство, которые, не сделав ничего порядочного, судят и рядят превратно обо всем, не уважая ни таланта, ни заслуги. Слог этих статей хотя и тяжел, но лучше слога тогдашних профессоров красноречия. Кажется, Иван Андреевич был тогда и влюблен, как можно судить по его стихам: «Утешение Анюте» и «Мое оправдание к Анюте», напечатанным в тогдашних журналах [178]. Не знаем, как сильны были чувства молодого Крылова, но любовные стишки его больно плохи!

Из одного анекдота, рассказанного мне И. А. Крыловым, насчет обыска, бывшего в последние годы царствования императрицы Екатерины II в типографиях [179], узнал я, что он содержал с кем-то (едва ли не с Похорским) пополам типографию, что и доставляло ему, без сомнения, доход, потому что от родителей он не получил ничего, и жалованье его было чрезвычайно ограничено, а без службы ему жить было нечем [180].

Императрица Екатерина II не пропускала без внимания ничего замечательного в своем государстве и хотела знать лично каждого человека с необыкновенным умом или дарованием. Современники рассказывали мне, что государыня, слушая доклады генерал-прокурора князя Вяземского, когда изложение и заключение дела ей нравились, спрашивала, кто составлял бумагу, и приказывала умному делопроизводителю докладывать себе дело, чтоб узнать короче человека. Иногда начальники войск или областей получали приказание государыни прислать немедленно сочинителя такой-то реляции или такого-то рапорта. Справясь о характере этих людей, государыня повышала достойных и часто возводила в высокие звания. Таким образом вывела она в люди Безбородка, Трощинского, В. С. Попова и множество других. Всех русских писателей с дарованием государыня знала лично, и хотя И. А. Крылов не сделал еще тогда ничего важного, но журнальные его статьи, комедии «Проказники» (в пяти актах, в прозе, 1793 года), «Сочинитель в прихожей» (в трех актах, в прозе, 1794 года) и опера «Бешеная семья» (в трех действиях, 1795 года) [181]обратили на себя внимание государыни и доставили автору счастие представляться ей. Екатерина Великая приняла ласково молодого писателя, поощрила к дальнейшим занятиям литературою, но никак не могла предвидеть, что этот незаметный человек затмит славу всех литературных знаменитостей ее блистательного века! Не помышлял об этом и сам Крылов, блуждая, так сказать, на поприще словесности, не избрав для себя верного пути.