Коллектив авторов - Истинная сущность любви: Английская поэзия эпохи королевы Виктории

Ветер потоками мрака хлестал по верхушкам крон,
Луна в облаках мелькала, как призрачный галеон.
Дорога змеёй серебрилась на лоне кровавых болот,
И скачет разбойник снова,
Он скачет и скачет, снова,
И вот прискакал он снова к таверне, и встал у ворот.

На лоб надвинута шляпа, у горла из кружев пучок.
Камзол – темно-красный бархат. Замша обтянутых ног.
Коричневый плащ ниспадает. Ботфорты до бёдер. Мороз.
Он словно в бриллиантах – мерцает,
Его пистолет – мерцает,
И шпага его – мерцает под сводом бриллиантовых звёзд.

Подковы зацокали звонко, когда он въезжал во двор.
Кнутом постучал по ставням – закрыто всё на запор.
Он тихо присвистнул в окошко. Громче её позови!
Ждала там хозяина дочка,
Бесс, черноглазая дочка,
Кто в чёрные косы вплетала алеющий бант любви.

Но тайно в таинственном мраке скрипнула дверь на крыльце,
Подслушивал конюх со злобой на белом, как снег, лице.
Пустые глаза безумны, и запах гнилой изо рта;
Он любит хозяина дочку,
С алыми губками дочку,
Молча, как пёс, он слушал, что нежно разбойник шептал.

«Один поцелуй, моя радость, а цену назначь сама,
К тебе я вернусь на рассвете, и золота будет сума;
Но если погоня с дороги меня повернёт назад,
Тогда лишь при лунном свете,
Меня жди при лунном свете,
Вернусь я при лунном свете, хотя бы разверзся ад».

На стременах он поднялся, но руки их не сплелись.
Она, покраснев, распустила и сбросила волосы вниз, —
Чёрный каскад аромата упал ему прямо на грудь;
И он целовал в лунном свете
Волны его, в лунном свете,
А после, коня в лунном свете пришпорив, пустился в путь.

Но нет его на рассвете. И в полдень его всё нет.
Луна из рыжинок заката готова родиться на свет.
Дорога, как вожжи, скрутилась на ложе кровавых болот.
В мундирах своих маршируя,
В красных своих маршируя [308],
Отряд подошёл, маршируя, к таверне, и встал у ворот.

Солдаты Георга [309]молчали и пили хозяина эль,
Затем его дочь связали и бросили на постель.
Заткнули ей рот и встали с мушкетами у окна.
Там смерть была в каждом окошке,
И ад в самом тёмном окошке,
Ведь Бесси «дорога смерти» была хорошо видна.

Солдаты над ней смеялись, решили затем припугнуть:
Мушкет закрепив, они дуло направили прямо ей в грудь.
«Постой на часах!» – пошутили. Мертвец ей сказал тогда —
Ты только при лунном свете,
Меня жди при лунном свете,
Вернусь я при лунном свете, хотя бы разверзся ад.

И трёт за спиною руки; верёвки, увы, крепки!
И крутит до боли руки – все пальцы уже в крови!
Ещё, ну ещё! Во мраке часы замедляют бег…
Ударом – пробило полночь,
И холодом – била полночь,
И в палец ударил холод! Курок теперь мой навек!

Вот в палец ударил холод! Но дальше – не протянуть!
Она поднялась, хотя дуло направлено прямо ей в грудь.
И пусть её слышат, бороться она не желает вновь.
Дорога пуста в лунном свете,
Чиста и пуста в лунном свете,
Как кровь её, в лунном свете, рефреном стучит любовь.

Цок-цок и цок-цок! Она слышит! Подковы так громко стучат.
Цок-цок и цок-цок! Но не близко! Оглохли они, или спят!?
По ленте из лунного света, по бровке крутого холма,
Сюда прискакал он снова,
Скакал и скакал он снова!
Мундиры глядят в прицелы! А Бесси печально пряма.

Цок-цок в тишине морозной! И в эхе ночном цок-цок!
Всё ближе и ближе он. Светом взорвалось его лицо.
Глаза она распахнула, вздохнула она глубоко…
Вот палец скользнул в лунном свете,
Мушкет громыхнул в лунном свете,
Ей грудь разорвал в лунном свете. Ей смерть – но сигнал для него.

Коня развернул он и шпорил, не зная о том, кто стоял
Согнувшись, и голову Бесси в кровавых ладонях держал!
И только под утро узнал он, – осунувшись, онемев,
Как Бесси, хозяина дочка,
Его черноглазая дочка,
Любовью жила в лунном свете, но смерть обрела во тьме.

Назад, обезумев, он скачет, и небу проклятия шлёт,
Дорога клубами пылится, направлена шпага вперёд.
Кровавые шпоры сверкают, камзол – как вишнёвый сок.
От пули он пал на дороге,
Упал словно пёс на дороге,
Лежит он в крови на дороге, у горла из кружев пучок.

Они тихой ночью шепчут: «Вот ветер шумит среди крон,
Луна в облаках мелькает, как призрачный галеон,
Дорога змеёй серебрится на лоне кровавых болот,
Разбойник прискачет снова,
Вот скачет он, скачет снова,
И вот подъезжает снова к таверне, он здесь, у ворот.

И цокают звонко подковы, – он снова въезжает во двор.
Кнутом он стучит по ставням – закрыто всё на запор.
Он тихо свистит в окошко. Громче её позови!
Его ждёт хозяина дочка,
Бесс, черноглазая дочка,
Кто в чёрные косы вплетает алеющий бант любви.

Туман в низине, дымкой слёз
Путь преградил мне он.
Рубина блеском или роз
Был день не освящён;
Туман покрыл лесистый склон
Ужасной пеленой,
Среди покрытых снегом крон
Смешался с белизной.

Меня он хочет обернуть,
Приблизившись ко мне,
Среди деревьев скрытый путь
Я вижу в тишине.
И словно в тихой глубине,
Таясь, они плывут
В мирах подводных как во сне,
Раскинув ветви тут.

Туман в низине, где с трудом,
На ощупь я бреду!
Проплыла изгородь, кругом
Всё серо, как в чаду.
Дорогу в ярде не найду,
Становится темней,
Я наклонился на ходу,
Где ветви, блеск камней?

Исчез знакомый мне плетень,
Любой не слышен звук.
На мили растянулась тень:
Казалось, мир вокруг
Пропал в безбрежном море вдруг,
И всё живое в нём.
Я жизнь и смерть, мгновенье мук
Познал туманным днём.

Огромный купол неживой
Мне голову сдавил,
А ниже с прелою листвой
Смешался липкий ил.
Здесь тихо, как среди могил.
Кровавых слёз поток
Из сердца тишину пронзил,
Или заплакал дрок.

Туман в низине. В каждый крик
Души без божества
Он серой массою проник,
Где вера чуть жива.
Моя надежда здесь мертва,
Не нужен ей полёт:
Ведь небо, видное едва,
Молитву осмеёт.

Когда я ощупью шагал,
Тьма затряслась у ног.
Взлетели крылья, словно встал,
Свой склеп разрушив, Бог.
Я их послушать только мог…
И птица-мысль моя
Летит вот также в свой чертог,
В прекрасные края.