Эрнест Хемингуэй - Рассказы и очерки разных лет

Ну, а если уж он пошел на такое полнейшее идиотство, так пусть пеняет на себя. И все-таки, поглядывая на его столик и вспоминая прошлое, я жалел его, и мне было очень неприятно, что я дал официанту телефон отдела контрразведки Управления безопасности. Конечно, он узнал бы этот телефон, позвонив в справочное. Но я указал ему кратчайший путь для того, чтобы задержать Дельгадо, и сделал это в приступе объективной справедливости и невмешательства и нечистого желания поглядеть, как поведет себя человек в момент острого эмоционального конфликта, — словом, под влиянием того свойства, которое делает писателей такими привлекательными друзьями.

Подошел официант.

— Как же вы думаете? — спросил он.

— Я никогда не донес бы на него сам, — сказал я, стремясь оправдать перед самим собой то, что я сделал. — Но я иностранец, а это ваша война, и вам решать.

— Но вы-то с нами!

— Всецело и навсегда. Но это не означает, что я могу доносить на старых друзей.

— Ну, а я?

— Это совсем другое дело.

Я понимал, что все это так, и ничего другого не оставалось сказать ему, но я предпочел бы ничего об этом не слышать.

Моя любознательность насчет того, как ведут себя люди в подобных случаях, была давно и прискорбно удовлетворена. Я повернулся к Джону и не смотрел на стол, за которым сидел Луис Дельгадо. Я знал, что он более года был летчиком у фашистов, а здесь он оказался в форме республиканской армии, в компании трех молодых республиканских летчиков последнего набора, проходившего обучение во Франции.

Никто из этих юнцов не мог знать его, и он, может быть, явился сюда, чтобы угнать самолет или еще как-нибудь навредить. Но зачем бы его сюда ни принесло, глупо было ему показываться у Чикоте.

— Как себя чувствуете, Джон? — спросил я.

— Чувствую хорошо, — сказал он. — Хороший напиток, о'кей. От него я немножко пьян. Но это хорошо от шума в голове.

Подошел официант. Он был очень взволнован.

— Я сообщил о нем, — сказал он.

— Ну что ж, — сказал я. — Значит, теперь для вас все ясно.

— Да, — сказал он с достоинством. — Я на него донес. Они уже выехали арестовать его.

— Пойдем, — сказал я Джону. — Тут будет неспокойно.

— Тогда лучше уйти, — сказал Джон. — Всегда и всюду беспокойно, хоть и стараешься уйти. Сколько я должен?

— Так вы не останетесь? — спросил официант.

— Нет.

— Но вы же дали мне номер телефона…

— Ну что ж. Побудешь в вашем городе, узнаешь кучу всяких телефонов.

— Но ведь это был мой долг.

— Конечно. А то как же? Долг — великое дело.

— А теперь?

— Теперь вы этим гордитесь, не правда ли? Может быть, и еще будете гордиться. Может быть, вам это понравится.

— Вы забыли сверток, — сказал официант. Он подал мне мясо, завернутое в бумагу от бандеролей журнала «Шпора», кипы которого громоздились на горы других журналов в одной из комнат посольства.

— Я вас понимаю, — сказал я официанту. — Хорошо понимаю.

— Он был нашим давним клиентом, и хорошим клиентом. И я еще ни разу ни на кого не доносил. Я донес не ради удовольствия.

— И я бы на вашем месте не старался быть ни циничным, ни грубым. Скажите ему, что донес я. Он, должно быть, и так ненавидит меня, как политического противника. Ему было бы тяжело узнать, что это сделали вы.

— Нет. Каждый должен отвечать за себя. Но вы-то понимаете.

— Да, — сказал я. Потом солгал: — Понимаю и одобряю.

На войне очень часто приходится лгать, и, если солгать необходимо, надо это делать быстро и как можно лучше.

Мы пожали друг другу руки, и я вышел вместе с Джоном. Я оглянулся на столик Дельгадо. Перед ним стояли джин с хинной, и все за столом смеялись его словам. У него было очень веселое смуглое лицо и глаза стрелка, и мне интересно было, за кого он себя выдавал.

Все-таки глупо было показываться у Чикоте. Но это было как раз то, чем он мог похвастать, возвратясь к своим.

Когда мы вышли и свернули было вверх по улице, к подъезду Чикоте подъехала большая машина, и из нее выскочили восемь человек. Шестеро с автоматами стали по обеим сторонам двери. Двое в штатском вошли в бар. Один из приехавших спросил у нас документы, и, когда я сказал: «Иностранцы», — он сказал, что все в порядке, и отпустил нас с миром.

Выше по Гран-Виа под ногами было много свежеразбитого стекла на тротуарах и много щебня из свежих пробоин. В воздухе еще не рассеялся дым, и на улице пахло взрывчаткой и дробленым гранитом.

— Вы где будете обедать? — спросил Джон.

— У меня есть мясо на всех, а приготовить можно у меня в номере.

— Я поджарю, — сказал Джон. — Я хороший повар. Помню, раз я готовил на корабле…

— Боюсь, оно очень жесткое, — сказал я. — Только что закололи.

— Ничего, — сказал Джон. — На войне не бывает жесткого мяса.

В темноте мимо нас сновало много народу, спешившего домой из кинотеатров, где они пережидали обстрел.

— Почему этот фашист пришел в бар, где его знают?

— С ума сошел, должно быть.

— Война это делает, — сказал Джон. — Слишком много сумасшедших.

— Джон, — сказал я, — вы как раз попали в точку.

Придя в отель, мы прошли мимо мешков с песком, наваленных перед конторкой портье, и я спросил ключ, но портье сказал, что у меня в номере два товарища принимают ванну. Ключ он отдал им.

— Поднимайтесь наверх, Джон, — сказал я. — Мне еще надо позвонить по телефону.

Я прошел в будку и набрал тот же номер, что давал официанту.

— Хэлло, Пене.

В трубке прозвучал сдержанный голос:

— Олла. Que tal, 15Энрике?

— Слушайте, Пепе, задержали вы у Чикоте такого Луиса Дельгадо?

— Si, hombre. Si. Sin novedad. 16Без осложнений.

— Знает он что-нибудь об официанте?

— No, hombre, no. 17

— Тогда и не говорите о нем. Скажите, что сообщил я, понимаете? Ни слова об официанте.

— А почему? Не все ли равно. Он шпион. Его расстреляют. Вопрос ясный.

— Я знаю, — сказал я. — Но для меня не все равно.

— Как хотите, hombre. Как хотите. Когда увидимся?

— Заходите завтра. Выдали мяса.

— А перед мясом виски. Ладно, hombre, ладно.

— Salud, Пепе, спасибо.

— Salud, Энрике, не за что.

Странный это был, тусклый голос, и я никак не мог привыкнуть к нему, но теперь, поднимаясь в номер, я чувствовал, что мне полегчало.

Все мы, старые клиенты Чикоте, относились к бару по-особенному. Должно быть, поэтому Луис Дельгадо и решился на такую глупость. Мог бы обделывать свои дела где-нибудь в другом месте. Но, попав в Мадрид, он не мог туда не зайти. По словам официанта, он был хороший клиент, и мы когда-то дружили. Если в жизни можно оказать хоть маленькую услугу, не надо уклоняться от этого. Так что я доволен был, что позвонил своему другу Пепе в Сегуридад, потому что Луис Дельгадо был старым клиентом Чикоте и я не хотел, чтобы перед смертью он разочаровался в официантах своего бара.