Йоханнес Йенсен - Золотоискатель

Но ведь Метте-Кристина и мальчуган остались. И теперь, когда этот упрямец убрался восвояси, они могли вернуться в приход и снова жевать хлебушек. Люди из приходского совета, придя в лачугу, нашли их в неописуемо жалком состоянии. Метте-Кристина так и не могла оправиться; ни еда, ни уход не могли спасти ее, она умерла. Мальчишку определили жить в крестьянских домах мирским захребетником, а после обучили столярному делу. Он уже обзавелся домом в деревне и семьей, когда в один прекрасный день его отец снова появился в этих краях.

Однажды возле деревенского трактира остановился дилижанс, и из него вышел незнакомец с сундуком, обитым жестью. Никто его не знал, и он ни к кому не признавался. На сундуке была наклейка с надписью: «Red Star Line» [2], и потому люди точно решили, что человек этот приехал из Америки. Однако говорил он по-датски. В деревне только о нем и толковали и прозвали его Золотоискателем. Повсюду судачили о том, что, мол, объявилась какая-то личность в трактире, сидит себе и глазеет на людей. Люди осторожничали, побаивались его пронзительного взгляда, но в общем-то вроде бы ничего дурного не приметили. Одет он был на иноземный манер, хотя платье на нем порядком поистрепалось, лицо бритое, как и у всех людей, разве что на подбородке жесткий клок бороденки. Говорил он мало. Тут в трактир зашел один старик, который признал незнакомца. Пошла молва, что это вернулся домой Лауст Эриксен, тот, что двадцать девять лет назад удрал в Америку; и большинство людей были склонны этому поверить. В тот же день Лауст пришел проведать сына. Никак не скажешь, что встретили его ласково. Андерсу уже успели рассказать новость – мол, как бы чего не вышло. Андерс стоял у верстака и работать не перестал, просто поднял на секунду глаза и кивнул. Лауст Эриксен с минуту осматривал мастерскую, потом поглядел на сына и тихо сказал:

– Здравствуй, Андерс.

Андерс продолжал усердно строгать.

– Мда... я твой отец.

– Слыхал, – отрезал Андерс, бросив испуганный взгляд на отца, его неприятно задел чужой выговор старика, не понравилось ему и то, что отец говорит о себе – «я».

Затем наступило молчание.

Лауст смотрит на сына, а тот прилежно строгает доску рубанком, из-под которого с визгом вылетают длинные стружки. Андерс высок, худ, кривоног и сутул, с большими челюстями и больными глазами. Затылок у него тощий, как у ребенка, и с ямочкой. Вылитая мать. Взгляд Лауста то останавливается на сыне, то скользит прочь. Снова молчание. Жена Андерса открывает дверь и просовывает в комнату нечесаную голову, увидев незнакомца, она, не говоря ни слова, хлопает дверью.

Молчание.

– Откуда ты дерево берешь? – вкрадчиво спрашивает Лауст, глядя на связки досок и бруса, сложенные под потолком. Его внимание привлекает небольшая полка, на которой сложены несколько планок красного дерева и обрезки других ценных пород. Глаза у него влажнеют. Андерс продолжает работать, украдкой следя за взглядом отца, засовывает руку под передник и долго молчит, погруженный в свои мысли. Изредка он с каменным лицом бросает взгляд на отца, чтобы тот не вздумал на что-нибудь надеяться.

– Покупаю у Свенсена в Виресунне.

Совершенно равнодушный тон ответа буквально огорошивает старика. Он стоит молча еще несколько минут и задумчиво разглядывает разные предметы, потом малодушно говорит, обращаясь к спине сына:

– Да... так вот... Хочу потолковать с тобой, Андерс. Я собираюсь осесть наконец.

Тут за дверью, где стоит и подслушивает жена Андерса, слышится шум. Андерс продолжает строгать, потом берет доску и приглядывается, ровный ли край.

– Я худо поступил с тобой, – говорит Лауст Эриксен, и голос его слегка дрожит. Но Андерс делает вид, что не слышит и налаживает рубанок, постукивая по ножу, старик овладевает собой и смотрит на сына спокойно и испытующе. Наконец он сдержанно кивает и поворачивается к двери.

– Гуд бей [3]!

Выйдя за дверь, Лауст Эриксен стоит некоторое время, глядя на дом сына, словно измеряя его высоту, на кусты крыжовника в «саду» и штокрозу возле ограды. Потом он быстрым шагом идет назад в трактир.

Почти год Золотоискатель потешал людей во всей округе. Вовсе не потому, что он сам был человек веселый, напротив, из него тяжело было вытащить даже «да» или «нет», просто его чудной нрав забавлял народ. Никто не мог толком разобраться, есть ли у него деньжата. Одет Лауст был не ахти как, однако он мог все-таки оказаться человеком состоятельным. Руки у него заскорузли от грубой работы, этого люди не могли не заметить, – видно, жилось ему нелегко. Хоть волосы у него поседели, силен он еще был, как палач.

Прошло две недели, и Лауст Эриксен принялся за работу. Он был мастер на все руки, стоило его только позвать, он мог тут же исправить и переделать любой инструмент, наладить все, что надо по хозяйству. Ему казалось, что все делается не так, как надо, и не так быстро, как следует. Если ему поручали возить навоз, он гнал лошадь галопом, а пахал так, что от камней искры летели; двигался он столь быстро, будто бежал от пожара либо спешил за повивальной бабкой. И люди добродушно подсмеивались над ним. Подшучивали люди и над его нравом – положи ему хоть соломинку на пути, как он тут же рассвирепеет и будет ходить мрачный. Кое-кто в округе стал подражать его дерзкой манере отвечать, люди долго считали остроумным в ответ на вопрос резко бросить процеженное сквозь зубы «ага!». Он заметил, что его считают чудаком, и стал еще нелюдимее. Однако люди благоразумные уважали Золотоискателя – мол, судя по всему, он немалому научился в Америке, чего с первого взгляда не подумаешь. Однажды собрались срубить в одном дворе старое дерево; случайно здесь оказался Золотоискатель. Он взял топор – конечно, топор, по его словам, оказался никудышный, мол, вот так нужно его насадить!

– Ага! – Он сверкнул глазами, обошел вокруг дерева и свалил его точь-в-точь как великолепный фехтовальщик, меняющий позиции и гораздый на всякие ухищрения. Одно удовольствие было глядеть, как он орудует топором. Человек толковый, Лауст обучился всяким штукам там, где он жил. Он научил людей по-новому завязывать узлом веревку – этот узел в округе так и прозвали золотоискателевым узлом. Это был обыкновенный морской узел. Он был хорошим охотником, застрелил немало диких уток на фьорде; говорили, что он приманивает их, крякая по-утиному, чему многие дивились. У него были редкостные часы, которые показывали дни и месяцы года; люди никак не могли понять, как это можно завести часы, чтобы они ходили так долго.

Побыв месяц-другой дома, Золотоискатель занялся добычей мергеля. Испокон веков мужчины, что посмелее, занимались отхожими промыслами, но разработка мергеля была особо твердым орешком. Мергель добывают двумя способами: в открытом карьере, где всегда есть опасность оползня, или в закрытой шахте, что опытные люди считают более надежным. Для этого нужно вырыть тесный колодец в пласте мергеля. Старатель стоит внизу и долбит стены колодца со всех сторон. Подсобник стоит наверху и крутит ворот, поднимая бадью. Если эта могила обвалится, тому, кто стоит внизу, конец, но это случается нечасто. А ищут мергель так: двое опытных старателей, работающих на пару, ходят по округе и бурят на пробу землю длинным узким железным шестом с нарезкой на конце. На землю, застрявшую на шесте, капают азотной кислотой; если кислота зашипит – значит, это мергель. Золотоискатель вначале работал сдельно, с кем придется, вскоре его стали наперебой приглашать напарником, и он заработал немалые деньги. Лауст был отчаянный, не боялся рисковать жизнью, работал истово, и за ним не успевали два подсобника – один крутил ворот, другой откатывал мергель. Когда дело у Лауста пошло на лад, он приободрился, как говорится, нашел себя. Этому человеку, видно, на роду было написано: копать мергель .