Сосэки Нацумэ - Ваш покорный слуга кот

— О, Мэйтэй-сан, да вы настоящий сказитель.

— Здорово, а? Однако женщины Афин подали петицию, и судьи не смогли, как обычно, заткнуть уши и не внять их мольбам. Агнодис признали невиновной и освободили. В конце концов, ко всеобщей радости, был издан указ, разрешавший женщинам заниматься акушерством.

— Просто изумительно! Вы все знаете.

— Да, почти все. Не знаю только того, что я сам глуп. Но догадываюсь.

— Хо-хо-хо, ну и шутник вы…

Лицо хозяйки расплылось в улыбке, и в эту минуту прозвенел колокольчик.

— Опять гости, — проворчала хозяйка и вышла из столовой. Кто бы это? На смену хозяйке в комнату уже входил известный вам Оти Тофу-кун.

Не скажешь, конечно, что с приходом Тофу-куна собрались все чудаки, друзья хозяина, но их количество было вполне достаточным, чтобы рассеять мою скуку. И чего же мне еще нужно! Ведь попади я в другой дом — умер бы, так и не узнав, что на свете существуют подобные люди. Судьба благосклонна ко мне. Я сделался придворным котом Кусями-сэнсэя и теперь денно и нощно служу этому благороднейшему из людей. Я считаю, что мне выпала честь, свернувшись клубком, смотреть на деяния не только моего повелителя, но и Мэйтэя, Кангэцу, Тофу — плеяды славных богатырей, каких даже в Токио нелегко найти. Благодаря им я даже в такую жару забываю, что на мне теплая шубка, и очень интересно провожу время, за что приношу им глубокую признательность. Всякий раз, когда они собираются вместе, происходит что-то совершенно необыкновенное. Тогда я прячусь за фусума и начинаю следить за ними, соблюдая, конечно, все приличия.

— Здравствуйте, простите, что долго не давал о себе знать, — кланяется Тофу-кун, его напомаженная, тщательно причесанная голова, как всегда, блестит. О человеке нельзя судить, как о балаганном актере, только по его волосам, но в своих белых, туго накрахмаленных хакама [110]Тофу-кун действительно очень походил на подручного знаменитого учителя фехтования Сакакибара Кэн-кити. Поэтому он казался нормальным человеком лишь от плеч до пояса.

— И как это ты надумал прийти в такую жару! Ну, что ты стоишь? Проходи, — сказал Мэйтэй-сэнсэй, словно он был здесь хозяином.

— А, сэнсэй! Как давно мы не виделись!

— Да, давненько, с самой весны, с того самого дня, когда ты присутствовал на занятии кружка декламаторов. Между прочим, ваш кружок еще существует? — И, не дожидаясь ответа, Мэйтэй продолжал: — Ну как, ты больше не выступал в роли Омии? Тогда у тебя здорово получилось, я аплодировал изо всех сил, помнишь?

— Как же, ваши аплодисменты меня вдохновили, и я сумел доиграть до конца.

— Когда вы теперь думаете собраться? — спросил хозяин.

— Вот отдохнем июль и август, а в сентябре думаем устроить грандиозный вечер. Нет ли у вас какой-нибудь интересной идеи для нас?

— Да как тебе сказать, — без особого энтузиазма ответил хозяин.

— Тофу-кун, а не возьмете ли вы мое сочинение, — предложил Кангэцу-кун.

— А что ты написал? Верно, что-нибудь интересное…

— Пьесу, — гордо ответил Кангэцу-кун. Все трое, пораженные, уставились на Кангэцу-куна, даже позабыв съехидничать.

— Пьеса — это здорово. Комедия или трагедия? — оправившись от изумления, промолвил Тофу-кун. А господин Кангэцу с еще большим апломбом продолжал:

— И не комедия, и не трагедия. Сейчас много кричат о театре, новом и старом. Я решил создать новое направление в театральном искусстве и сочинил хай-пьесу.

— Позволь, позволь. Какую пьесу?

— Я сказал: хай-пьесу, что значит пьесу в стиле поэзии хайку.

После такого заявления и хозяин, и даже Мэйтэй-кун буквально опешили, и лишь Тофу-кун не унимался:

— Что она собой представляет?

— Пьеса моя в стиле хайку, поэтому я старался избежать длиннот и ограничился одним актом.

— О!

— Начну с декораций, они тоже должны быть предельно простыми. На середину сцены ставим огромную иву. От ствола в правую сторону отходит ветка, на ветку сажаем птицу.

— Хорошо, если твоя птица будет сидеть смирно, — забеспокоился хозяин.

— Ничего страшного, привязать ее за ногу к ветке — и вся недолга. Под деревом — лохань с водой. В ней, сидя к зрителям вполоборота, купается красавица.

— Это типичный декаданс. Главное, кто согласится играть роль женщины? — спросил Мэйтэй.

— За этим дело не станет. Наймем натурщицу из художественной школы.

— А что скажет департамент полиции? — снова забеспокоился хозяин.

— Но мы ведь не будем показывать пьесу широкой публике. Если так рассуждать, то студентам художественной школы тоже нельзя разрешать писать с натуры.

— Они учатся, а не просто разглядывают натуру.

— Сэнсэй, пока вы будете придерживаться таких взглядов, Япония не достигнет прогресса. Театр такое же искусство, как и живопись, — горячо защищал свои позиции Кангэцу-кун.

— Прекрати спор. Скажи лучше, что у тебя там дальше, — Тофу-кун очень заинтересовался сюжетом пьесы, очевидно со временем он собирался поставить ее.

— На сцену по ханамити [111]выходит с тростью поэт Такахама Кёси. На голове у него тропический шлем, на плечах шелковое хаори, подол полотняного кимоно заткнут за пояс, на ногах полуботинки. Хотя он и одет, как армейский подрядчик, но держаться должен как поэт. Когда он по ханамити сходит на сцену, то поднимает голову, устремляет вперед вдохновенный взгляд и видит огромную иву, под сенью ивы купается светлокожая женщина. Пораженный Кёси смотрит вверх. На длинной ветке ивы сидит ворон и неотрывно следит, как купается женщина. В течение пятидесяти секунд продолжается восторженное созерцание этого зрелища. Затем он громко читает: «И ворон влюбился в прекрасную купальщицу». В это время раздается стук колотушек и дают занавес… Как вы находите? Что, не понравилось? Ну, знаешь, гораздо лучше играть роль Кёси, чем Омии.

Тофу— кун почувствовал неудовлетворенность.

— Очень уж сухо. Хотелось бы поставить более проникновенную пьесу.

До сих пор Мэйтэй сидел спокойно, но он не такой человек, чтобы долго молчать.

— Только и всего? Смешно! И это ты называешь хай-пьесой.

— По мнению Уэда Бин-куна, стихи в стиле хайку и юмор — явления отрицательные, это признаки гибнущей страны. Хорошо сказано, достойные Бин-куна слова. Попробуй поставить свою нелепую вещь. Только подвергнешься насмешкам Уэда-куна. Главное, так мало действия, что не поймешь, пьеса это или фарс. Извини, Кангэцу-кун, но ты лучше точи шарики в своей лаборатории. Сколько бы сот хай-пьес ты ни сочинил, они останутся признаком гибнущей страны, и только.

Кангэцу— кун вспылил и пустился в ненужные объяснения:

— Вы считаете мою пьесу нединамичной? А я думал, что она как раз очень динамична. Вот когда Кёси-сэнсей заставляет ворона влюбиться в женщину, — «И ворон влюбился в прекрасную купальщицу», — это место я считаю очень динамичным.