Сосэки Нацумэ - Ваш покорный слуга кот

Теперь оставим бассейн и обратимся к полкам. Повсюду и там и сям расположились в самых невероятных позах Адамы, непригодные для живописи. Наиболее достойными удивления показались мне два Адама, один из которых лежал на спине и глазел в окошко в потолке, а другой, распластавшись на животе, заглядывал в сток. Видимо, это были редкие экземпляры Адамов с избытком свободного времени. За спиной у взрослого бонзы, сидевшего лицом к каменной стене, стоял бонза-мальчик и колотил его по плечам. Видимо, он был учеником взрослого бонзы и заменял ему банщика. Здесь же находился и настоящий банщик. Наверное, он простудился, потому что, несмотря на жару, ходил в ватной жилетке. Он обливал плечи какого-то барина из продолговатой кадушки. Большими пальцами правой ноги он зажимал мочалку. Ближе ко мне мылся сразу в трех кадушках (видимо, из жадности) человек, который настойчиво предлагал соседу пользоваться его мылом и что-то длинно рассказывал. Я прислушался и узнал следующее: «Ружья пришли к нам из-за границы. В старину у нас, бывало, все только резались. А иностранцы хитрые, вот и выдумали такую штуку. Кажется, не в Китае. Я же говорю, за границей. Во времена Хэ Тан-нэя [123]еще не было ружей. Он пользовался тем же оружием, что и древние герои. Говорят, когда Ёсицунэ отправился из Хоккайдо в Маньчжурию, к нему пристал один очень ученый хоккайдосец. И вот сын этого самого Ёсицунэ напал на великий Мин [124]. Ну, Мину, конечно, пришлось скверно, и они отправили к третьему сёгуну [125]посла с просьбой прислать три тысячи солдат, а сёгун взял да и задержал этого посла… Как бишь его звали?… Ну, в общем, не важно. И вот он держал этого посла у себя два года, а потом повел в один публичный дом в Нагасаки. Потом одна из тамошних девок и родила Хэ Тан-нэя. А когда посол вернулся к себе, великий Мин уже погиб, преданный изменниками…»

В этом рассказе было совершенно невозможно понять, что к чему. Позади некий мрачный человек лет двадцати пяти рассеянно прикладывал к ляжке компресс с лекарственной водой. Вероятно, у него был нарыв. Рядом с ним развязно болтал нахальный мальчишка, наверное слуга из какого-нибудь дома неподалеку. А из-за мальчишки выглядывала странная спина. На этой спине отчетливо выделялся каждый позвонок, словно ее обладателю вбили в задницу ствол бамбука. На спине аккуратно, по четыре в ряд, расположились пятна, словно фишки [126]в игре «тороку-мусаси». Некоторые пятна были красные, другие по краям загноились. Было бы слишком утомительно описывать все эти пятна по порядку, у меня не хватило бы способностей описать должным образом хотя бы одно пятно. Пока я рассматривал эти пятна, у входа вдруг появился семидесятилетний бонза, одетый в кимоно из желтого ситца. Бонза почтительно поклонился всем голым оборотням сразу и проговорил без передышки: «Благодарю вас, господа, за каждодневное посещение. Сегодня на дворе холодновато, так что прошу вас не спешить. Пожалуйста, пользуйтесь целебной водой сколько угодно. Отогревайтесь как следует. Эй, человек! Погляди-ка, хороша ли вода!» — «Слушаюсь», — отозвался человек, а Хэ Тан-нэй растроганно сказал: «Какой гостеприимный! Вот как нужно вести торговлю!» Этот странный старик несколько удивил меня, и я стал наблюдать за ним. Увидев мальчика лет четырех, только что вылезшего из бассейна, старик протянул к нему руки и сказал: «Поди-ка сюда, малыш». Мальчик поглядел на старика, похожего на раздавленного бога счастья, решил, что все пропало, и завопил во весь голос. Дед немного смутился и с чувством произнес: «Ай-яй-яй, что же ты плачешь? Разве ты боишься дедушку? Ну, знаешь…» Больше он сделать ничего не мог и немедленно направил острие своей вежливости на отца мальчика: «А, Гэн-сан, это ты! Холодновато сегодня. А что за дурак все-таки этот вор, что забрался вчера в лавку Омия! Вырезал уже дыру в двери, и знаешь, что было потом? Ушел ни с чем. Видно, полицейский проходил где-то поблизости». Похихикав над глупостью вора, дед вцепился в другого человека: «Холодно сегодня, вам, молодому, это не так заметно, а вот каково мне!» Видимо, старец действительно страдал от холода.

Занятый делом, я не только забыл об остальных оборотнях, но и совершенно упустил из виду своего зажатого в угол хозяина. Внезапно на полках кто-то дико заорал.

Я поглядел — так и есть, это был Кусями-сэнсэй. Я не впервые слышал пронзительный и гнусавый голос хозяина, но на сей раз дело происходило в необычной для меня обстановке, и я изрядно перепугался. Я определил, что вопль этот хозяин исторг в результате некоторого умопомрачения, вызванного долгим и упорным пребыванием в горячей воде. Тем не менее если бы все объяснялось только болезненным состоянием хозяина, его нельзя было бы упрекнуть. Дело в том, что, несмотря на умопомрачение, хозяин все же был в своем уме, и вы сразу поверите в это, как только я расскажу, почему он издал такой отвратительный вульгарный вой. Он затеял неподобающую взрослому мужчине ссору с вонючим мальчишкой-слугой. «Отодвинься от меня! В мою кадушку летят брызги!» — это, разумеется, орал мой хозяин. Всякое явление можно рассматривать с различных точек зрения, и потому нет никакой необходимости относить эту ругань за счет одного только умопомрачения. Возможно, кто-нибудь и найдет, что эта сцена напоминает момент, когда знаменитый герой Хикокуро Такаяма задерживает разбойника. Возможно, хозяин считал себя одним из персонажей одноименной пьесы, но его партнер отнюдь не считал себя разбойником, а поэтому игра не дала ожидаемых результатов. Слуга обернулся и вежливо ответил: «Я уже давно моюсь на этом месте». Тон ответа был сдержанный, но вместе с тем было ясно, что слуга не собирается уступать место. Но даже хозяину, впавшему в умопомрачение, следовало сообразить, что это еще не причина для того, чтобы выходить из себя и обращаться с человеком, как с разбойником. Правда, гневные крики хозяина были, видимо, вызваны раздражением не столько по поводу занятого места, сколько развязностью слуг-мальчишек, не по возрасту горделиво и свободно болтавших о разных вещах. Они, конечно, чувствовали это, и противник хозяина, хотя и разговаривал с ним вежливо, отступать не собирался. «Идиоты! — ругал их хозяин. — Не брызгайте своей грязной водой в чужие кадки!» Мне эти сопляки тоже были несимпатичны, поэтому разгневанный хозяин вызывал во мне некоторое сочувствие. И все же, думал я, такое поведение и такие слова недостойны наставника юношества.

Вообще, мой хозяин слишком упрям. Он напоминает каменноугольный шлак, да еще и очень затвердевший. В древности, когда Ганнибал переходил через Альпы, дорогу его войскам преградила огромная каменная скала. Ганнибал облил эту скалу уксусом, обложил кострами и с помощью огня размягчил ее, а затем разрезал ее пилами на мелкие куски и таким образом открыл проход. Мне кажется, на таких людей, как мой хозяин, целебная вода, сколько бы они в ней ни сидели, никакого действия не оказывает. Их следует по методу Ганнибала обливать уксусом и подпаливать. Иначе даже сотня мальчишек-слуг через много десятков лет не сможет совладать с упрямством хозяина. Правда, нужно принять во внимание, что все эти люди, сбросившие свои одежды, непременную принадлежность цивилизации, и теперь потеющие в бассейне и валяющиеся на полках, представляют собой сборище оборотней, и с обычной меркой к ним подходить нельзя. Им дозволено все. Желудок у них может оказаться на месте легких. Хэ Тан-нэй может превратиться в родственника Ёсицунэ, а Тами-сан может стать человеком, не заслуживающим доверия. Но ведь стоит им выйти из купальни, как они перестают быть оборотнями. Этого им не следует забывать. Они выходят в мир, где дышит обыкновенное человечество. Где носят необходимые с точки зрения цивилизации одежды. Они должны поступать так, как подобает человеку. А в настоящий момент хозяин стоит на пороге купальни, то есть он находится на границе, за которой начинается мир радости и свободы. Если он так упрям даже в такой момент, значит его упрямство является для него тюрьмой, болезнью, от которой необходимо лечиться. Но лечиться от нее не так-то просто. Существует один-единственный способ исцеления от этой болезни. Состоит он в том, чтобы попросить директора гимназии освободить хозяина от занимаемой должности. Поскольку хозяин ничего больше делать не умеет, он останется без работы. В результате — неизбежная смерть от голода. Другими словами, освобождение от должности явится причиной смерти. Болеет мой хозяин всегда с удовольствием, но умирать вовсе не намерен. Он желает пользоваться такой роскошью, как болезнь, которая не доводит до смерти. И если его припугнуть: «Будешь болеть — убью!» — он, конечно, по своей трусости страшно испугается. А стоит ему испугаться, болезнь как рукой снимет. Ну, а если не исцелится, то пусть останется как было.