Луиза Мэй Олкотт - Хорошие жены

— Ты хороший, ты слишком хорош для меня, и я благодарна тебе, и так горда, и люблю тебя, но не понимаю, почему я не могу любить тебя так, как ты хочешь. Я пыталась полюбить, но не могу изменить свое чувство, и это будет ложью, если я скажу, что люблю, когда любви нет.

— Правда? Честно, Джо?

Он резко остановился и схватил обе ее руки, задав ей этот вопрос и взглянув на нее так, что ей не скоро удалось забыть этот взгляд.

— Правда, честно, дорогой.

Они были теперь в роще, возле ступенек изгороди; и, когда Джо неохотно произнесла эти слова, Лори уронил ее руки и отвернулся, словно желая идти дальше. Но впер — вые в жизни изгородь оказалась для него слишком трудной преградой, и он остановился, прислонившись головой к покрытому мхом столбу, и стоял так неподвижно, что Джо испугалась.

— О Тедди, мне жаль, мне ужасно жаль, я убила бы себя, если б от этого была какая-то польза! Я не хочу, чтобы ты переживал это так тяжело. Я не могу ничего поделать. Ты же знаешь, люди не могут заставить себя любить других людей, если их не любят, — сказала Джо весьма неуклюже, но с раскаянием и нежно погладила его по плечу, вспоминая то время, когда так же утешал ее он.

— Иногда они это делают, — отозвался из-за столба сдавленный голос.

— Не думаю, что такого рода любовь настоящая, и не хочу пробовать, — был решительный ответ.

Последовала долгая пауза — дрозд беспечно распевал на иве у реки, а высокая трава шелестела на ветру. Вдруг

Джо сказала очень серьезно, присев на ступеньку изгороди:

— Лори, я хочу тебе что-то сказать.

Он вздрогнул, словно в него выстрелили, вскинул голову и выкрикнул свирепо:

— Не говори, Джо, я не вынесу этого сейчас!

— Не говорить чего? — спросила она, удивляясь такой его ярости.

— Что ты любишь этого старика.

— Какого старика? — удивилась Джо, думая, что он, быть может, имеет в виду своего дедушку.

— Этого треклятого профессора, о котором ты без конца писала. Если ты скажешь, что любишь его, — я знаю, что сделаю что-нибудь отчаянное. — И вид у него, со сжатыми кулаками и сверкающими гневом глазами, был такой, будто он готов на все.

Джо хотелось засмеяться, но она сдержалась и сказала дружески, хотя и сама начала терять хладнокровие:

— Не ругайся, Тедди! Он не старый и вовсе не плохой, а хороший и добрый, мой самый лучший друг после тебя. Прошу, не злись. Я хочу быть доброй, но знаю, что рассержусь, если ты будешь оскорблять моего профессора. У меня нет ни малейшего намерения влюбляться ни в него, ни в кого-то еще.

— Но потом ты полюбишь, и тогда что будет со мной?

— Ты тоже кого-нибудь полюбишь, как благоразумный мальчик, и забудешь все эти огорчения.

— Я не смогу полюбить никого другого, и я никогда не забуду тебя, Джо! Никогда, никогда! — И он топнул, чтобы подчеркнуть эти страстные слова.

— Ну что мне с ним делать? — вздохнула Джо, чувствуя, что эмоции поддаются управлению еще меньше, чем она ожидала. — Ты не выслушал, что я хотела тебе сказать. Сядь и выслушай, ведь я действительно хочу поступить правильно и сделать тебя счастливым, — сказала она, надеясь успокоить его небольшим рассуждением, и это доказывало, что она ничего не знает о любви.

Увидев в ее последних словах луч надежды, Лори бросился на траву у ее ног, оперся локтем о нижнюю ступеньку и в ожидании устремил глаза на ее лицо. Такое положение не способствовало ни спокойствию речей, ни ясности мысли, ибо как могла Джо сказать суровые слова своему мальчику, когда он смотрел на нее глазами, полными любви и тоски, с ресницами, все еще влажными от горькой слезы, которую исторгло у него ее жестокосердие? Она ласково отвернула от себя его лицо и заговорила, гладя кудрявые волосы, которые были отпущены ради нее — это, разумеется, было трогательно!

— Я согласна с мамой, что ты и я не подходим друг другу, так как наша вспыльчивость и сильная воля, вероятно, сделали бы нас очень несчастными, если бы мы были настолько глупы, чтобы… — Джо помедлила, прежде чем выговорить последнее слово, но Лори произнес его с восторгом:

— Пожениться. Нет, мы были бы счастливы! Если бы ты полюбила меня, Джо, я стал бы сущим ангелом, ведь ты можешь сделать со мной все, что хочешь.

— Нет, не могу. Я пробовала, и неудачно. Я не хочу рисковать нашим счастьем путем такого серьезного опыта. Мы не подходим друг другу — и никогда не подойдем, так что будем всю жизнь добрыми друзьями и не станем совершать ничего опрометчивого.

— Станем, если только получим возможность, — пробормотал Лори мятежно.

— Ну будь благоразумным, смотри на вещи здраво, — умоляла Джо, почти не зная, что делать.

— Не хочу быть благоразумным и, как ты это называешь, «здраво» смотреть на вещи. Мне легче от этого не станет, а ты только становишься жестокой от такого благоразумия. Я не верю, что у тебя есть сердце.

— Я хотела бы, чтобы его не было.

В голосе Джо послышалась легкая дрожь, и, приняв это за добрый знак, Аори обернулся и постарался вложить всю силу убеждения во вкрадчивый тон, который еще никогда не был столь опасно вкрадчивым.

— Не разочаровывай нас, дорогая! Все ждут этого. Дедушка хочет этого всем сердцем, твои родные будут рады, и я не могу без тебя. Скажи «да», и будем счастливы. Скажи, скажи!

Даже месяцы спустя Джо удивлялась, как хватило у нее силы воли, чтобы упорно держаться того решения, которое она приняла, когда пришла к выводу, что не любит своего мальчика и никогда не полюбит. Ей было очень тяжело, но она знала, что отсрочка бесполезна и жестока.

— Я не могу сказать «да» с чистой совестью, так что не скажу. Со временем ты поймешь, что я права, и поблагодаришь меня за это, — начала она торжественно.

— Будь я проклят, если поблагодарю! — И Лори вскочил с травы, пылая негодованием от одного такого предположения.

— Да, поблагодаришь! — упорствовала Джо. — Скоро это у тебя пройдет, ты найдешь какую-нибудь прелестную, хорошо воспитанную девушку, которая будет обожать тебя и станет прекрасной хозяйкой твоего прекрасного дома. Я не стала бы такой хозяйкой. Я некрасивая, и неуклюжая, и странная, и старая, и ты стал бы стыдиться меня, и мы начали бы ссориться — вот видишь, даже сейчас мы не можем не ссориться, — и мне не нравилось бы изысканное общество, а тебе нравилось бы, и ты терпеть бы не мог мою писанину, а я не могла бы без нее, и мы стали бы несчастны и жалели бы, что поженились, и все было бы отвратительно!

— И что еще? — спросил Лори, которому было нелегко дослушать до конца это с таким жаром произнесенное пророчество.

— Ничего, только то, что я, наверное, никогда не выйду замуж. Я счастлива и так, и я слишком люблю мою свободу, чтобы спешить отказаться от нее ради какого бы то ни было смертного мужчины.