Луиза Мэй Олкотт - Хорошие жены

Да, они чувствовали, но никогда не говорили об этом; ибо часто в наших отношениях с теми, кто нам всего ближе и дороже, существует сдержанность, которую трудно преодолеть. Джо казалось, будто какая-то завеса разделяет их сердца, но стоило ей протянуть руку, чтобы отодвинуть эту завесу, как возникало ощущение, что в молчании есть что-то священное, и она ждала, когда заговорит Бесс. Она удивлялась — но вместе с тем и была благодарна Богу, — что родители, похоже, не видят того, что видит она, и в эти тихие недели, когда печальные тени сгущались все более очевидно для нее, она не писала об этом домашним, уверенная, что все будет ясно, когда Бесс вернется домой, не улучшив своего состояния. Еще чаще задумывалась она о том, догадывается ли сестра о горькой правде и какие мысли бродят в ее голове в те долгие часы, когда она лежит на теплых скалах, положив голову на колени Джо, а бодрящие ветры обвевают ее и музыка моря звучит у ее ног.

И однажды Бесс заговорила. Она лежала так неподвижно, что казалась спящей, и Джо, опустив книгу, сидела, печально глядя на худое лицо и пытаясь отыскать луч надежды в слабом румянце на щеках. Но ей не удалось найти того, что удовлетворило бы ее, — щеки были впалыми, а руки слишком слабыми даже для того, чтобы держать маленькие розовые ракушки, которые они собрали на берегу. И тогда с новой остротой она осознала, что Бесс медленно уходит от нее, и невольно сжала в объятиях дражайшее сокровище, каким обладала, чтобы удержать его. С минуту глаза ее были затуманены, и она ничего не видела; когда взгляд ее прояснился, Бесс смотрела вверх на нее так нежно, что едва ли ей нужно было говорить:

— Джо, дорогая, я рада, что ты все знаешь. Я пыталась сказать тебе, но не могла.

Ответа не было, лишь щека сестры прижалась к ее щеке; не было даже слез — когда Джо бывала глубоко тронута, она не плакала. Теперь Джо была более слабой из них двоих, и Бесс попыталась утешить и поддержать ее. Она обняла ее и нежно зашептала:

— Я знаю об этом давно, дорогая, и теперь привыкла. Мне не тяжело думать об этом или это выносить. Постарайся смотреть на это так и не беспокойся обо мне, потому что так лучше всего, в самом деле лучше.

— Поэтому ты была так несчастна прошлой осенью, Бесс? Тогда тебе еще было тяжело и ты держала это про себя так долго, да? — спросила Джо, отказываясь видеть или говорить, что это — «лучше всего»; но ей было приятно знать, что горести Бесс никак не были связаны с Лори.

— Да, тогда я потеряла надежду, но не хотела признаться в этом. Я пыталась убедить себя, что это больное воображение, и не хотела никого беспокоить. Но когда я видела вас всех, таких здоровых, сильных, полных счастливых надежд, мне было тяжело сознавать, что я никогда не буду такой, как вы, и тогда я чувствовала себя несчастной.

— О, Бесс, и ты ничего не сказала мне, не дала утешить тебя, помочь тебе! Как ты могла отгородиться от меня и выносить все это одна?

В голосе Джо звучал нежный упрек, и сердце ее сжималось при мысли об одинокой борьбе, которая шла в душе Бесс, прежде чем та научилась сказать прости здоровью, любви, жизни и нести свой крест так спокойно и с готовностью.

— Может быть, это было нехорошо, но я старалась поступать правильно. Я не была уверена, и никто ничего не говорил. Я надеялась, что ошибаюсь. Это было бы эгоизмом — пугать вас всех, когда мама так озабочена делами Мег, Эми уехала, а ты так счастлива с Лори — по крайней мере, я так тогда думала.

— А я думала, что ты влюблена в него, Бесс, и я уехала, потому что не могла полюбить его! — воскликнула Джо, радуясь, что может наконец сказать всю правду.

Бесс была так изумлена этой мыслью, что Джо улыбнулась, несмотря на страдание, и добавила мягко:

— Значит, ты не была влюблена, дорогая? А я-то боялась, что это так, и воображала, будто твое бедное сердце все это время было полно страданий безнадежной любви.

— Ну что ты, Джо, как я могла, когда он был так влюблен в тебя? — сказала Бесс по-детски простодушно. — Да, я очень люблю Лори; может ли быть иначе, ведь он так добр ко мне? Но для меня он никогда не мог быть никем иным, кроме как братом. И я надеюсь, когда-нибудь он действительно станет моим братом.

— Не через меня, — отозвалась Джо решительно. — Для него остается Эми, она прекрасно подошла бы ему, но я не испытываю склонности к подобным вещам сейчас. И мне все равно, что будет с кем угодно, кроме тебя, Бесс. Ты должна поправиться.

— Я хочу — о, как я хочу! Я стараюсь, но каждый день понемногу теряю силы и чувствую все яснее, что мне никогда не вернуть потерянного. Это как отлив, Джо, когда он сменяет прилив, вода уходит медленно, но его нельзя остановить.

— Его надо остановить, твой отлив не должен сменять прилив так рано; девятнадцать — это слишком рано. Бесс, я не позволю тебе уйти от нас. Я буду трудиться и молиться и бороться с этим. Я удержу тебя, несмотря ни на что; должны быть средства, не может быть, чтобы было слишком поздно. Бог не будет так жесток, чтобы отнять тебя у меня! — с мятежным чувством воскликнула бедная Джо, чей дух отличался куда меньшей набожной покорностью, чем дух Бесс.

Простые, искренние люди редко говорят о своей набожности: она проявляется в поступках скорее, чем в словах, и влияет на окружающих больше, чем проповеди или торжественные заявления. Бесс не могла рассуждать о вере или объяснить, что дает ей терпение и мужество отречься от жизни и спокойно и бодро ожидать смерти. Как доверчивое дитя, она не задавала вопросов, но оставила все Богу и природе, Отцу и матери всех нас, уверенная в том, что они, и только они, могут научить и укрепить сердце и дух для этой жизни и той, что ждет нас после смерти. Она не произносила благочестивых речей, не упрекала Джо, она лишь еще глубже любила ее за эту страстную привязанность и тянулась к дорогой ей человеческой любви, которой наш Отец никогда не хочет лишать нас, но через которую Он еще ближе привлекает нас к Себе. Она не могла сказать: «Я рада умереть», ибо жизнь была мила ей; она могла лишь всхлипнуть: «Я стараюсь смириться», крепко прижавшись к Джо, когда первая тяжелая волна этого великого горя обрушилась на них.

Вскоре Бесс сказала с вновь обретенной безмятежностью:

— Ты скажешь им об этом, когда мы вернемся домой?

— Я думаю, они поймут все без слов, — вздохнула Джо; ей казалось, что Бесс меняется с каждым днем.

— Может быть, и нет. Я слышала, что те, кто больше всего любит, часто более всех слепы к таким вещам. Если они не поймут, скажи им вместо меня. Я не хочу никаких секретов, и лучше приготовить их заранее. У Мег есть Джон и малыши, чтобы утешиться, но ты должна поддержать папу и маму, хорошо, Джо?

— Если смогу. Но, Бесс, я еще не сдалась. Я хочу верить, что это все же больное воображение, и не позволю тебе думать, что это правда, — сказала Джо, стараясь говорить весело.