Сельма Лагерлёф - Сага о Йёсте Берлинге

Убраны чехлы с мебели и венецианских люстр, открыты клавикорды. Золотые грифы под белыми мраморными столиками снова засверкали на свету. На темных рамах зеркал вновь затанцевали белые богини. Переливающаяся всеми цветами радуги шелковая обивка снова засияла в лучах вечерней зари. Из оранжерей принесли цветы, и комната наполнилась благоуханием роз. Сюда были принесены удивительные розы с какими-то непонятными названиями, их привезли в Экебю из дальних заморских стран. Тут были и желтые розы с прожилками, в которых просвечивала такая же красная кровь, как у людей, и белые, как сливки, махровые розы, и чайные розы с крупными лепестками, бесцветными, как вода, и темно-красные розы с черными тенями. Все розы Альтрингера, привезенные в свое время из дальних стран, чтобы радовать взоры прекрасных женщин, были внесены в комнату.

Появились ноты, пюпитры, смычки, всевозможные духовые и струнные инструменты, ибо властвовать в Экебю и утешать Йёсту Берлинга предстояло теперь доброй госпоже Музыке.

Госпожа Музыка выбрала Оксфордскую симфонию милого папаши Гайдна и приказала кавалерам изучить ее. Патрон Юлиус размахивает дирижерской палочкой, а остальные играют каждый на своем инструменте. Все кавалеры умеют играть, разве может быть иначе.

Когда все готово, посылают за Йёстой. Он все пребывает в горе и унынии, но и его радует роскошная обстановка и прекрасная музыка, которую скоро ему предстоит услышать. Разве добрая госпожа Музыка — не лучшее общество для того, кто мучается и страдает? Она веселая и резвая, как дитя, пылкая и пленительная, как молодая женщина. Она добрая и мудрая, как старик, проживший долгую жизнь.

И вот кавалеры начинают играть, они играют тихо и нежно.

Маленький Рюстер относится к делу очень серьезно. Водрузив на нос очки, он читает ноты и мягко, как бы целуя свою флейту, извлекает из нее нежные, пленительные звуки, а пальцы его так и порхают по клапанам. Дядюшка Эберхард сидит склонившись над виолончелью, парик съехал ему на ухо, а губы дрожат от волнения. Гордо выпрямившись, стоит капитан Берг со своим длинным фаготом. Иногда он забывается и начинает дуть во всю силу своих могучих легких, но тогда патрон Юлиус угрожающе постукивает дирижерской палочкой прямо по его большому черепу.

Дело идет на лад. Из безжизненных нотных закорючек кавалеры, словно по волшебству, вызывают госпожу Музыку. Распахни свой волшебный плащ, о дорогая госпожа Музыка, и перенеси Йёсту Берлинга в страну радости и веселья.

Ах, неужели же это Йёста Берлинг сидит такой бледный и безучастный? И эти пожилые господа должны забавлять его, словно ребенка! Да, невесело сейчас в Вермланде.

И все же я знаю, почему эти пожилые господа так любят Йёсту. Я ведь хорошо знаю, как бесконечно тянутся зимние вечера в отдаленных усадьбах и как тоска постепенно овладевает душой их обитателей. Я понимаю, почему их так обрадовало появление Йёсты.

Представьте себе воскресный вечер, дающий отдых голове и рукам! Представьте себе сердитый северный ветер, нагоняющий в комнаты холод, от которого не в состоянии спасти никакой камин! Представьте себе одну-единственную сальную свечу, с которой беспрестанно приходится снимать нагар! И ко всему этому — монотонное пение псалмов, доносящееся из кухни!

И вдруг раздается звон бубенцов, вот слышно, как кто-то топает ногами, отряхивая снег в передней, — и вот Йёста Берлинг врывается в комнату. Он смеется и шутит. Он полон огня и жизни. Он открывает клавикорды и начинает играть так, что просто диву даешься. Йёста знает все песни, играет все мелодии. Он заражает весельем всех обитателей дома. Он никогда не чувствует ни холода, ни усталости. Тот, кого терзают заботы, забывает о них в присутствии Йёсты. А какое у него доброе сердце! Он никогда не оставит в беде слабых и несчастных! А его талант! Да, стоило послушать, когда старики начинали рассказывать о нем.

И вот только кавалеры разыгрались, как он вдруг разражается слезами. Какой унылой и безрадостной представляется ему сейчас жизнь! Он опускает голову на руки и плачет. Кавалеры потрясены. Это не тихие исцеляющие слезы, вызванные прекрасными звуками. О нет, это рыдания охваченного отчаянием человека. В недоумении откладывают они в сторону инструменты.

Даже добрая госпожа Музыка, которая так любит Йёсту, и та вот-вот утратит мужество, но вдруг она вспоминает, что среди кавалеров у нее есть один славный воин.

Это кроткий Лёвенборг, тот самый, что потерял свою невесту в мутных водах Кларэльвена, он так рабски предан Йёсте Берлингу, как никто другой. Он пробирается к клавикордам. Он ходит вокруг них, осторожно трогает их и гладит клавиши своей старчески слабой рукой.

Наверху в кавалерском флигеле у Лёвенборга есть большой деревянный стол, на котором он нарисовал клавиатуру и установил подставку для нот. Он может сидеть за этим столом часами, и пальцы его бегают по черным и белым клавишам. Там он разучивает гаммы и этюды и играет своего любимого Бетховена. Он ничего другого не играет, кроме Бетховена. Госпожа Музыка оказала ему особую благосклонность: ему удалось записать многие из тридцати шести сонат великого маэстро.

Но старик никогда не решается играть на каком-либо другом инструменте, кроме своего стола. Перед клавикордами он испытывает благоговейный трепет. Они привлекают его, но еще больше отпугивают. Эти старые разбитые клавикорды, на которых барабанили так много полек, для него святыня. Он никогда не решался дотронуться до них. Подумать только, какой удивительный инструмент, струны которого могут вдохнуть жизнь в творения великого маэстро! Стоит только приложить ухо к крышке, и Лёвенборг слышит анданте, а потом и скерцо. Да, клавикорды это и есть тот алтарь, перед которым совершается служба в честь госпожи Музыки. Но Лёвенборгу так и не пришлось играть на этом инструменте. Сам он никогда не смог бы настолько разбогатеть, чтобы купить себе клавикорды, а на тех, что стояли здесь, он никогда не решался играть. Да и майорша, по всей вероятности, не очень-то охотно отпирала их для него.

Не раз слушал он, как на них бренчали польки, вальсы или мелодии Бельмана. Но от такой жалкой музыки великолепный инструмент только дребезжал и стонал. Нет, если бы на нем заиграли Бетховена, вот тогда он зазвучал бы по-настоящему.

И вот он решил, что наступил час для него и для Бетховена. Он наберется мужества и прикоснется к святыне; он усладит своего юного друга чарующими, сладостными звуками.

Он садится и начинает играть. Он очень взволнован и неуверен в себе: ощупью пытается найти правильную тональность; он проигрывает несколько тактов, морщит лоб, потом начинает сначала — и вдруг закрывает лицо руками и рыдает.