Сельма Лагерлёф - Сага о Йёсте Берлинге

Женился он поздно, но лучше бы ему совсем не жениться. Изнуренная и измученная его жена вскоре умерла. Дочь пошла в услужение к чужим людям. Он состарился, но с возрастом алчность и жадность его не уменьшились. Безумная алчность никогда не покидала его.

В один прекрасный день в начале августа на гору Брубю въезжает тяжелая карета, запряженная четверней. Это одна старая знатная фрёкен едет в сопровождении кучера, слуги и камеристки, чтобы повидаться с пастором Брубю, — с тем, кого она любила в дни своей молодости.

Когда он был домашним учителем в доме ее отца, они полюбили друг друга, но надменная родня разлучила их. И вот она едет в Брубю, чтобы повидаться с ним перед смертью. Единственное, что осталось ей в жизни, — это увидеться с возлюбленным юных лет.

Старая знатная фрёкен в большом экипаже предается мечтам. Нет, она едет не в жалкую бедную усадьбу сельского пастора, — она направляется к прохладной тенистой беседке роскошного парка, где возлюбленный ожидает ее. Она видит его перед собой — он молод, он умеет целовать, он умеет любить. И вот теперь, когда она знает, что скоро увидится с ним, образ его встает перед ней с поразительной ясностью. О, как он прекрасен! Он умеет мечтать, он умеет быть пылким, он наполняет все ее существо упоением и восторгом.

Она теперь пожелтела, увяла, состарилась. Он, может быть, и не узнает ее, шестидесятилетнюю старуху, но она приехала не затем, чтобы он смотрел на нее, а чтобы самой взглянуть на него — возлюбленного своей юности, того, кого пощадили удары времени, кто сохранил юность, красоту и горячее сердце.

Она жила так далеко отсюда, что ничего не слыхала о нем.

Громыхая, карета взбирается в гору, и вот наконец уже видна впереди пасторская усадьба.

— Подайте Христа-ради, подайте милостыню бедному человеку, — гнусавит какой-то нищий у края дороги.

Благородная дама протягивает ему серебряную монету и спрашивает, далеко ли до усадьбы пастора из Брубю.

Нищий испытующе смотрит на нее.

— Усадьба пастора там, — говорит он, — но пастора сейчас нет дома.

Старая фрёкен бледнеет. Нет больше ни прохладной беседки, ни возлюбленного в ней. Как могла она надеяться, после сорока лет томительного ожидания, что она снова найдет его там?

— А что собирается милостивая фрёкен делать в усадьбе пастора?

Милостивая фрёкен прибыла затем, чтобы повидаться с здешним пастором. Она знала его много лет назад.

Сорок лет и сорок миль разделяли их. И с каждой милей, которая приближала ее к усадьбе пастора, она сбрасывала с себя по году тяжелых забот и воспоминаний, — и теперь, когда она у цели своего путешествия, ей вновь двадцать лет и у нее нет ни забот, ни воспоминаний.

Нищий стоит и смотрит на нее; у него на глазах она превращается из двадцатилетней в шестидесятилетнюю, а затем из шестидесятилетней снова в двадцатилетнюю.

— Пастор вернется домой к вечеру, — говорит он. — Я думаю, что милостивой фрёкен будет лучше всего заехать пока на постоялый двор в Брубю, а к вечеру вернуться сюда. Вечером пастор обязательно будет дома.

Мгновенье спустя тяжелая карета с маленькой увядшей фрёкен уже катится под гору к постоялому двору, а нищий стоит, весь дрожа, и смотрит ей вслед. Он готов упасть на колени и целовать следы от колес ее кареты.

В полдень того же дня пастор стоит перед женой пробста из Бру. Он подтянут, чисто выбрит, в нарядном платье, в башмаках с блестящими пряжками, в шелковых чулках, в жабо и манжетах.

— Это знатная гостья, — говорит он, — она графская дочь. Разве могу я, бедный человек, принять ее у себя? Полы в моем доме черные, комнаты не обставлены, потолки позеленели от плесени и сырости. Помогите мне, прошу вас! Подумайте, ведь она знатная графская дочь!

— Скажите ей, что пастор уехал!

— Но поймите же, дорогая, она проехала сорок миль, только чтобы повидаться со мной, бедным человеком. Она ведь не знает, каково мне приходится. У меня в доме нет даже приличной постели, которую я мог бы ей предложить, у меня не на что положить ее слуг.

— Ну так пусть себе уезжает!

— Но поймите же, дорогая! Неужели вы не в состоянии понять меня? Да я скорее отдам все, что имею, все, что мне с таким трудом и такими лишениями удалось накопить, чем отпущу ее, не приняв ее под своей крышей. Когда я видел ее в последний раз, ей было двадцать лет, и это было сорок лет тому назад, подумайте только об этом! Помогите мне принять ее у себя! Вот деньги, если они нужны, хотя здесь дело идет о большем, чем деньги.

О Эрос! Как женщины любят тебя. Они сделают ради тебя во сто крат больше, чем ради других богов.

Опустошаются комнаты, кладовые и кухня усадьбы пробста. Добро пробста телегами перевозят в пасторскую усадьбу. Когда пробст приходит из церкви домой, он видит пустые комнаты; он заглядывает на кухню и требует обед, но и там пусто. Нет ни жены, ни служанки, ни обеда. Что ж поделаешь, раз этого пожелал Эрос, всесильный Эрос.

А к вечеру, на гору Брубю поднимается, громыхая, тяжелая карета. Старая знатная фрекен сама боится поверить, что она действительно едет сейчас навстречу единственной радости своей жизни, она боится, как бы ее не постигла новая неудача.

Карета сворачивает к пасторской усадьбе, но застревает в воротах. Большой экипаж чересчур широк, а ворота слишком узки. Кучер щелкает бичом, лошади тянут изо всех сил. слуга ругается, но задние колеса прочно засели в воротах. Графская дочь не может въехать в усадьбу любимого.

Но вот кто-то выходит ей навстречу. Это он! Он выносит ее из кареты, он несет ее на своих сильных руках, он сжимает ее в объятиях так же горячо, как и прежде, сорок лет назад. Она смотрит ему в глаза, которые сияют, как сияли они и тогда, когда ему было всего двадцать пять лет.

Ее обуревают чувства еще более горячие, чем раньше, двадцать лет назад. Она вспоминает, как однажды он внес ее по лестнице на террасу. Она, хранившая свою любовь на протяжении всех этих лет, все-таки успела забыть, что значит ощущать себя в сильных объятиях, что значит смотреть в молодые, сияющие глаза.

Она не замечает, что он уже стар, она видит одни лишь глаза, его глаза.

Она не замечает черных полов, покрытых плесенью потолков, она видит только его сияющие любовью глаза. В эти мгновения пастор становится статным, красивым мужчиной. Он преображается от одного ее взгляда.

Она прислушивается к его голосу, такому звучному, сильному, ласковому. Так он говорит только с ней. К чему эта мебель из дома пробста в его пустых комнатах, к чему обед и прислуга? Старая фрёкен все равно ничего не заметила. Она слышит только его голос и видит только его глаза.

Никогда, никогда раньше не была она так счастлива!

Как изящно он кланяется, изящно и горделиво, словно она принцесса, а он ее фаворит! Он употребляет в разговоре с ней витиеватые старинные выражения. А она только улыбается и чувствует себя такой счастливой.