Сельма Лагерлёф - Сага о Йёсте Берлинге

О Вермланд, наш прекрасный, замечательный край!

Так говорил он со слезами на глазах, и в голосе его звучало вдохновение. Девушки внимали ему, растроганные и пораженные. Как могли они предполагать такую глубину чувств, скрытую за этой излучающей юмор и веселье внешностью.

Наступил вечер, и они снова взобрались на телегу. Девушки едва ли понимали, куда везет их патрон Юлиус, пока не очутились перед крыльцом усадьбы в Экебю.

— А теперь зайдем и потанцуем, — сказал патрон Юлиус.

Но что сказали кавалеры, увидев патрона Юлиуса с венком на голове, в окружении прекрасных молодых девушек?

— Мы так и думали, что девушки перехватили его, — сказали кавалеры, — иначе он вернулся бы сюда гораздо раньше.

Кавалеры ведь знали, что вот уже ровно семнадцать раз за семнадцать лет патрон Юлиус пытался покинуть Экебю. Сам патрон Юлиус уже успел забыть и эту и все другие попытки. Его совесть вновь уснула на целый год.

Патрон Юлиус был славный малый. Он был легок в танцах и неутомим за карточным столом. Рука его одинаково хорошо владела пером, кистью и смычком. Он обладал даром слова, чувствительным сердцем и неистощимым запасом песен. Но к чему все это, если у него не было совести, — она давала о себе знать лишь один раз в год, подобно стрекозам, которые возникают из мрака и обретают крылья лишь для того, чтобы всего на несколько часов погрузиться в сияние дня и блеск солнца?

Церковь в Свартшё вся выбелена, и снаружи и внутри: выбелены и стены ее, и кафедра, и скамьи, и хоры, выбелены потолки и оконные проемы, наалтарный покров тоже белый — все бело. В церкви Свартшё нет никаких украшений — ни изображений святых, ни щитов с гербами на стенах; есть лишь деревянное распятие над алтарем, завешенное белым льняным покрывалом... Но раньше церковь имела совсем другой вид. Потолок был весь разрисован, и повсюду стояли пестро раскрашенные изваяния из камня и глины.

Давным-давно один художник в Свартшё смотрел в синее летнее небо: внимание его привлекли облака, которые словно устремлялись к солнцу. Он видел, как ослепительно белые облака, утром появившиеся у самого горизонта, поднимались все выше и выше, видел, как эти притаившиеся исполины вырастали и поднимались на штурм небесных высот. Точно корабли, расправляли они паруса и, словно воины, развертывали знамена. Они словно собирались захватить все небо. Но вот они, эти раздающиеся вширь чудовища, предстают пред ликом солнца, владыки небес, напуская на себя кроткий вид. Вот страшный лев с разинутой пастью превращается в напудренную даму. А там великан, способный задушить вас своими огромными руками, принимает мечтательный вид спящего сфинкса. Иные прикрывают свою белую наготу плащами с золотой каймой. Другие наводят румяна на свои белоснежные щеки. Там и равнины, и леса, и обнесенные стенами замки с высокими башнями. Белые облака постепенно завладевают всем летним небом. Они заполняют собою весь небосвод. Они приближаются к солнцу и закрывают его.

«О, как было бы прекрасно, — подумал наивный художник, — если бы истосковавшиеся души людей могли достичь облаков и возноситься на них, как на колыхающихся кораблях, все выше и выше».

И вдруг ему представилось, что белые облака в летнем небе и есть те ладьи, на которых отлетают души праведников.

И он увидел их там. Они стояли на скользящих громадах облаков, в золотых коронах и с лилиями в руках. По небосводу разносились песнопения, а навстречу им летели ангелы на сильных, широких крыльях. О, какое множество праведников! И по мере того как росли облака, их становилось все больше и больше. Они плыли на облаках, подобно кувшинкам на озере. Они украшали облака, как лилии украшают лужайку. О, какой апофеоз красоты! Облако за облаком плыли сонмы ангелов в серебряных доспехах, эти бессмертные певцы в окаймленных пурпуром мантиях.

Вскоре художнику довелось разрисовать потолок церкви Свартшё. Ему хотелось изобразить летний день и облака, несущие праведников в небесные просторы. Рука, водившая кистью, была сильной, но недостаточно гибкой, и поэтому облака были скорее похожи на локоны парика, чем на могучие небесные громады. И так как облик святых зависит от того, какие черты придаст им фантазия художника, то он и изобразил их наподобие смертных в неуклюжих епископских митрах, в длинных красных мантиях и черных кафтанах со стоячими воротниками. У них были большие головы и короткие туловища, а в руках были носовые платки и молитвенники. Из уст у них вылетали латинские изречения; для тех, кого он считал наиболее высокопоставленными, он нарисовал поверх облаков массивные деревянные кресла, чтобы они с полным комфортом могли вознестись в вечность.

Каждый ведь знал, что души умерших и ангелы никогда не являются бедным художникам, и потому никто особенно не удивился, что святые на картине казались слишком земными. Бесхитростная живопись наивного художника многим казалась трогательной и многих умиляла. И мне кажется, что эта картина вполне достойна того, чтобы и мы полюбовались ею.

В тот год, когда в Экебю хозяйничали кавалеры, граф Дона велел выбелить всю церковь. Тогда-то была уничтожена и роспись на потолке и все глиняные святые.

О, эти глиняные святые!

Ничто не могло бы повергнуть меня в большую печаль, чем гибель этих святых: никакая человеческая жестокость не могла бы причинить мне такой острой боли, какую причинила эта несчастная история.

Вы только подумайте: там стоял святой Улаф в венце и шлеме, а у ног его замер коленопреклоненный великан с топором в руках; рядом с кафедрой высилась Юдифь в красной кофте и синей юбке, в одной руке она держала меч, в другой — вместо головы ассирийского полководца — песочные часы; была там и загадочная царица Савская в синей кофте и красной юбке и с книгами пророчеств в руках, — вместо ступни на одной ноге у нее была гусиная лапа; седовласый святой Георгий одиноко лежал на хорах, ибо конь его и дракон были разбиты; а чего стоили святой Христофор с позеленевшим жезлом и святой Эрик в длинной, шитой золотом мантии, со скипетром и секирой в руках.

Много воскресений просидела я в церкви Свартшё, тоскуя по стенной росписи и изваяниям святых. Какое мне было дело до того, что у кого-то из них не хватает ноги или носа, а местами сошла позолота или поблекли краски. Я бы их всегда видела в сияющем ореоле легенд.

Говорят, что немало возни было с этими святыми: они то теряли свои скипетры, то у них отлетали уши или руки, и их все время приходилось ремонтировать и подновлять. Прихожанам надоело все это, и они захотели избавиться от своих святых. Но крестьяне, конечно, не причинили бы святым никакого вреда, если бы не граф Хенрик Дона. Он и велел их убрать.