Майкл Муркок - Бордель на Розенштрассе

В доме № 10 по Розенштрассе открывают ставни и отодвигают занавески, словно дом готовится к приему гостей. Слышны тихие голоса, смех. Вспоминая Майренбург, многие туристы думают прежде всего о самом знаменитом в Европе борделе, о котором клиенты всегда отзываются с нежностью и почтением. Некоторые из них готовы проделать путь в несколько сот километров, чтобы провести здесь вечерок. Женщины, которых тоже было немало, испытывали по отношению к фрау Шметтерлинг дружеские чувства. Содержательница борделя славилась умением держать язык за зубами и тактом, вошло в легенду и ее умение оказывать услуги. Об этом борделе говорили, что он является самым ценным сокровищем Майренбурга. В случае редких жалоб фрау Шметтерлинг пускала в ход свой изощренный ум и огромное обаяние. Власти защищали ее, церковь относилась к ней терпимо. Нередко здесь проходят важные политические встречи: чтобы переступить порог, нужно показать, что идут свои. Пападакис поправляет мою постель. «Вы очень исхудали, — говорит он. — Вы губите себя». Я не слушаю его. Мы с Александрой выходим из экипажа в переулке Раухгассе и, пройдя мимо высоких белых домов, попадаем на Розенштрассе. Груди Александры вздрагивают, ее маленькая рука вцепляется в мою. В ее взгляде, который как бы обращен внутрь себя, таится какая-то настороженность. Он одновременно и невинный, и осторожный. Стоя у моей кровати, Пападакис кашляет и произносит какие-то банальности. Полагаю, он пытается пошутить. Я кричу, чтобы он вышел прочь. Поднимаю руку и звоню в дверь заведения фрау Шметтерлинг. Нам открывают. Я пропускаю вперед Александру, затем приостанавливаюсь, чтобы взяты себя в руки. У меня почти подгибаются ноги. Горничная Труди, восхитительная, но, должно быть, неумная молодая женщина с белокурыми волосами и ничего не выражающими глазами, делает нам реверанс и помогает снять верхнюю одежду. На ней платье в крестьянском стиле. Маленькая гостиная скромно украшена хрусталем, тяжелыми драпировками из темно-красного бархата, цветущими растениями в деревянных горшках из полированного дерева, зеркалом в современной раме и несколькими картинами, большинство из которых изображают последнего французского императора. Воздух насыщен ароматом духов.

Недоверчивая, словно кошка, Александра ведет себя сейчас скромно и осмотрительно. В ожидании того, когда мы будем приняты, я ободряюще улыбаюсь ей. Она облизывает губы и тоже посылает мне улыбку. Затем издает какой-то сдавленный звук, что придает ей вид школьницы, самые заветные желания которой вот-вот исполнятся. Я испытываю мимолетное желание броситься к двери и сбежать из этого дома вообще, покинуть Майренбург и окунуться в мирную и чинную атмосферу Берлина. Но именно в этот момент в гостиной появляется фрау Шметтерлинг, преисполненная достоинства хозяйка заведения. Я кланяюсь, протягивая ей руку, когда гримаса легкого недовольства, правда, тут же исчезнувшая, появляется на ее лице. Возможно, она заметила, что я дрожу. Она внимательно смотрит на Александру.

«Дорогой Рикки, — говорит она, вынимая ключ из скромной сумочки тонкой работы. — Все приготовлено так, как вы пожелали. Вы, конечно, знаете голубую дверь (она вкладывает ключ мне в руку). Приятного вечера», — добавляет она, обращаясь к Александре.

Мы поднимаемся по лестнице, покрытой темно-красным ковром, скользя пальцами по деревянным, покрытым позолотой перилам. «Я ей не понравилась», — шепчет мне Александра. «Она тебя просто не знает», — откликаюсь я. Мы оказываемся на пустой лестничной площадке и по мягкому ковру направляемся к голубой двери. Мне становится тяжело держать ручку, раздражает ее прикосновение к бумаге. Возвращается Пападакис, чтобы поправить подушки. Он подносит стакан к моим губам. Я глотаю. Майренбург наслаждается своей последней спокойной ночью. Он угасает в моей памяти. Отныне я буду вспоминать его только тогда, когда мне этого захочется.

Наглухо отгороженный от всех, бордель на Розенштрассе представляет собой особый микромир. В этом здании скрыто бесконечное количество комнат и переходов, совершенно изолированных от того мира, откуда сюда попадаешь. Фрау Шметтерлинг тщательно поддерживает эту атмосферу уединенности. Погружаясь в успокаивающий и восхитительно таинственный мир детства, посетитель замечает, как исчезают его страхи и тревоги, он забывает все наставления взрослого мира, его предписания и условности. Здесь он не только дает выход своим слабостям, но и удовлетворяет их, не беспокоясь о том, что о них станет кому-либо известно, не испытывая чувства вины: бордель был тем местом, откуда можно ускользнуть и куда при желании можно вернуться. От посетителя требовалось только немного денег. Здесь можно залечить любую рану, здесь не слышно пронзительных голосов, нет протянутых рук, сентиментальной чепухи. Здесь у мужчины (или, в случае необходимости, у женщины) появлялась возможность стать тем, кем больше всего хочется, то есть просто самим собой. Ничто не сдерживает здесь твое «я». Однако каждый ведет себя сдержанно и учтиво. В общем-то, нетерпимые и невежливые изгонялись из гостиной. Обладая решительным и в то же время материнским характером, фрау Шметтерлинг управляет борделем, словно капитан роскошным кораблем. Эта ухоженная женщина с пышными формами весь день проводила в своем «генеральном штабе» — причудливо обставленной кухне. В этом своеобразном убежище, куда был заказан доступ клиентам, груз ответственности меньше давил на нее. Именно на кухне фрау Шметтерлинг расспрашивала новеньких девиц и каждый день составляла меню со своим поваром Ульриком. В этом помещении большое место занимал высокий вместительный дубовый посудный шкаф, заставленный наборами красивых изысканных тарелок, завезенных из всех европейских стран: это была ее коллекция. Никто не знает, что она, собственно говоря, означает для нее, одно бесспорно, мадам от своей коллекции без ума. Она никому ни при каких условиях не позволяет прикасаться к ней. Сдержанная в общении, она не может устоять, если хвалят ее фарфор и ее тонкий вкус. Она усаживается в кресло-качалку рядом с посудным шкафом так, чтобы видеть длинный, великолепно накрытый стол и одновременно любоваться своей коллекцией. Ее служанки, одна из которых, бесхитростная Труди (в ее обязанности, в частности, входило помогать фрау Шметтерлинг одеваться), готовили чай, кофе, шоколад для девиц, которые то входили, то выходили. В виде исключения фрау Шметтерлинг иногда приглашала сюда поужинать двух или трех девушек из числа своих фавориток. Через решетки на окнах кухни виден сад, за которым она следит почти так же ревностно, как за своим фарфором, хотя и позволяет «месье» участвовать в уходе за ним. «Месье» — это астенический тип с седыми волосами и моложавым лицом, которого она иногда называет своим «защитником». Страстно влюбленный во фрау Шметтерлинг, он живет на последнем этаже дома. Из себя он выходит только тогда, когда чувствует, что его возлюбленной угрожают или оскорбляют.