Константин Балабушевич - Как цветёт миндаль

Именно такие лозунги начали разноситься среди этой фантасмагории, пока счастливые официанты выпускали прекрасных джинов из стеклянных бутылок. Отмечу, что по кодексу нашего клуба , роль обслуги, попеременно должен был примерить каждый гость, вне зависимости от размера дарования, капитала, и даже самолюбия. Ведь нет ничего достойней и приятней, чем с учтивым поклоном «врезаться» в благодарную толпу, наперевес с серебряным подносом, наполненным сетами атлантических и тихоокеанских устриц, сбалансированными лаймом и «разносольными» джинами.

Тем временем, красота женщин и оригинальность мужчин, становились всё выразительнее, а формат светского раута, грозил перейти в развесёлый бал. Уточню, для ясности, что именно танцы обусловливают, не только симпатии противоположных полов, но и, собственно, тонкую грань противопоставляющую полноценный бал неубедительному рауту. С другой стороны, ещё более слабая нить, ограждающая вечеринку от оргии, преспокойно висела на своём месте, совершенно, казалось, веруя в свою странную прочность, способную выдержать падение, любой степени тяжести и опьянения, гостя. Благодаря сему обстоятельству, без тени стыдливости и сомнений, я обзавелся соседством и, следственно, любопытной беседой, с очаровательной блондинкой и чарующей брюнеткой. Рассудив при этом, что на чародействующую рыжеволосую красавицу меня бы совершенно точно не хватило, и лучше оставить её более искушенному претенденту, я был крайне доволен новым обществом.

Убедив для начала, как себя самого, так и сих проводниц в мир прекрасного (повторюсь, никакого предвкушения оргии усматривать не позволю), как в своей доброте, так и в том, что давешняя сигарета «на склоне холма», во-первых, не единственная, а во-вторых, несмотря на описываемые события, самая обыкновенная и доступная в большинстве табачных лавок, правда, зачастую в комплекте с чудовищным пророчеством о моей импотенции, либо более терпимой невзгоде. Последнее обстоятельство умиротворило, так сказать, нашу компанию, и мы смогли уже в доверительной и располагающей к интересным открытиям атмосфере, начать поиски истин в теме любви, отвлекаясь только на общие темы обязательных выступлений.

Так за ничем непримечательным вступительным словом, последовал приветственный тост, главной Звезды творческого небосклона. Необходимо отдать должное, как тонко и проникновенно гениальный маэстро русской души, по просьбе организаторов, объединил и любовь к великолепной хозяйке сегодняшнего вечера, и широту возможных странствий, сужающуюся до невозможности, гнётом русской души, и тонкое понимание музыки, как резонанса внутренних «органов» человека:

«Как часто в горестной разлуке,

В моей блуждающей судьбе,

Москва, я думал о тебе!

Москва… как много в этом звуке

Для сердца русского слилось!

Как много в нём отозвалось!»

«Нет! В Москве всё-таки лучше…» – произнёс, наконец, вечно молодой гений, разрушив нараставшую тревогу, вызванную затянувшимся молчанием, прекрасного, в своём глубоком страдании, Лица – «тут, по крайней мере, во всём других винишь, а себя оправдываешь».

Право, не знаю, была ли основной ценностью данной аллюзии, «обыкновенная» дань уважения трудам великого Достоевского, но даю честное слово, что некоторые из присутствующих ясно «почуяли» суровый намёк на незабытое преступление и неизбежное наказание. Когда прошлое и настоящее настолько прочно связаны грехом, то «светлому будущему» достаётся только искупление.

Во всяком случае, гениальность не знает порядка и не замечает границ дозволенного. Настроение окружающих не задаёт темпоритм её мыслей, как и звучание общественной морали не аккомпанирует её проявлениям. Гениальность своенравна. Она может зарыть голову в песок, представляя и подставляя действительности весьма характерный и уместный зад, а может, разыгравшись в своей неуязвимости, открыто насиловать, до сих пор не достигшие совершеннолетия и самостоятельности, привычки, мысли и устои нашего общества.

Общее смятение и противоречивость впечатлений от образного мышления поэтической натуры, попытался оттолкнуть атмосферным давлением праздника «любви, красоты и смеха», никак, правда, не узнаваемый мною, ведущий этого стихийного события. Но обязательно представлю его, хотя бы и не именем, а лестной характеристикой. Ведь своей привлекательной персоной этот талант демонстрирует тот редкий случай, когда колоритный артистический образ сливается в своём лицедействе с качественной иронией и уместным сарказмом, за счёт чего пределы дозволенного расширяются до необозримых границ фантазии смельчака, демонстрируя кажущуюся полную творческую свободу. Потенциальное оскорбление превращается в забавное приветствие, банальное унижение – в оригинальное обличение, а едкая пародия – во взаимовыгодную рекламу. Да, к сожалению, или к удобству, потворствуя здравому смыслу и экономике, приходится формировать и поддерживать устойчиво незатейливый вкус современной публики, а самобытность своего дарования растворять в достижениях бесконечных звёзд. Для успеха необходимо быть в тренде.

От таких соображений и оказался я преисполнен сочувствия ведущему и любопытства к «отработке» им необычной публики, осветлённой неповторимыми характерами гениальных творцов, да ещё и в отсутствие привычного «спасательного круга», в виде тренда настоящего времени. Удастся ли ему интуитивно нащупать баланс между деликатностью и смелостью, в живом потоке тонкого красноречия. Сможет ли самодостаточное снисхождение обернуть признательным удивлением, а тактичное невнимание в увлеченное предвкушение. Не затеряются ли очевидные способности и острота ума, в нежданно проснувшейся мнительности и следственно ощутимой неуместности. Не вмешается ли предвзятость в восприятие своей роли, так часто оставляющая дарование взаперти, словно злая мачеха свою талантливую, но обречённую падчерицу. Конечно, вся эта интрига стала актуальной и занимательной, благодаря безвозмездности оказания услуг сегодняшних героев, предписанной некоммерческим регламентом фестиваля мыслей и чувств.

Мысль создаёт и видоизменяет материю, фантазия служит красоте молодости, а стяжательство обедняет искусство . С таким предписанием, в ожидании вступления ведущего, мы успели ознакомиться в либретто к сегодняшнему вечеру, представлявшее собой опалённые клочки бумаги, предлагаемые гостям угрюмым согбенным старцем, поддерживающим равновесие подвернувшейся под руку кочергой.

Первый тостующий всё не двигался с места ни шагом, ни словом, пребывая в молчаливом созерцании каких-то тайн, либо недосказанных, в свой короткий, но золотой век, истин. Увы любой толпе, какими бы блестящими качествами не обладали индивидуальности, невозможно пребывать в тягостном созерцании, нагнетаемым молчаливым ожиданием. Уровень этических совершенств обратно пропорционален увеличению людской массы… Как только теряется контроль, давление, управление мыслями и поступками толпы, настоятельно рекомендую уединяться, ибо велик риск возмущенной паники, хаоса, и, как следствие, поиска нового, пусть и безумного, лидера. Грабьте, унижайте, подчиняйте, но управляйте нашей свободой так, чтобы мы были сыты; знали, как, за сколько и на кого трудиться; не имели сил и времени на размышления «о высоком», а только лишь на плотские отдохновения; были умиротворены ясным порядком (вернее, распорядком) вещей и не терзались мыслями о свободе самовыражения… Один умник – это самодостаточная сила. Собери вместе несколько десятков способных голов, они тут же готовы будут подчиниться не самому одаренному человеку и, не дай Бог, гению, за самые примитивные и дешевые блага, но зато свободные от управления и построения коллективной жизни, выстраивания утопического общества, в виду разности взглядов, своенравности характеров и влиятельности настроений. Гораздо сытнее условная, договорная свобода своей профильной деятельности и безусловное прописное обеспечение своих нужд, в счастливой иллюзии, что по крайней мере за себя самого и своих близких, решения принимаются самовольно…