Чарльз Диккенс - Дом с привидениями

— А мне вот сдается, после джина с водой лица у них стали малость поосмысленней. На твоем месте, Бесси, я бы не снимал примочку у него с головы и время от времени давал бы обоим по капельке чего-нибудь горячего.

Бесси проводила Джона вниз и посветила им с ветеринаром, пока они уходили, унося с собой раненого грабителя. Однако светить во дворе она уже побоялась — так силен был в ней страх, что Бенджамин все еще рыщет вокруг, стремясь снова проникнуть в дом. Стремглав вбежав на кухню, она заперла дверь, задвинула засов и приволокла к нему буфет, зажмуриваясь всякий раз, как проходила мимо незанавешенного окна из боязни увидеть бледное лицо, прижавшееся к стеклу и глядящее на нее. Злополучные старики лежали недвижно и безгласно, хотя Хестер чуть изменила позу и, придвинувшись к мужу, обвила его шею дрожащей иссохшей рукой. Но старый Хантройд лежал точно в той же позе, в какой Бесси оставила его, с мокрой тряпкой на лбу. Глаза его не блуждали по комнате с хоть каким-то осмысленным выражением, а важно взирали ввысь, равнодушные ко всему, что происходило вокруг, точно глаза мертвеца.

Жена его время от времени заговаривала с Бесси, слабо благодаря ее, но он не проронил ни слова. Весь остаток этой жуткой ночи Бесси ухаживала за несчастными стариками с неизменной заботой и преданностью, но собственное ее сердце так занемело и кровоточило, что девушка выполняла свой печальный долг, словно во сне. Ноябрьское утро разгоралось медленно, а Бесси все никак не могла понять, произошла ли хоть какая-то перемена к лучшему или же худшему, пока около восьми часов не появился доктор. Его привел Джон Киркби, весь распираемый гордостью из-за поимки двух грабителей.

Насколько удалось выяснить Бесси, участие в ночном налете некоего Третьего так и осталось в тайне. Лишь испытав огромное, почти болезненное облегчение, девушка поняла, до чего же боялась разоблачения Бенджамина — боялась так, что страх этот преследовал и изводил ее всю ночь напролет, почти полностью парализовав способность рассуждать здраво. Теперь же эта способность вернулась к ней с какой-то даже лихорадочной и живой остротой, коя, без сомнения, отчасти являлась следствием бессонной ночи. Бесси была почти уверена, что ее дядя (а возможно, и тетя) узнали Бенджамина — но оставалась еще слабая возможность, что этого не произошло, и поэтому даже упряжкой диких лошадей нельзя было бы вытянуть из девушки ее тайну или хоть единое неосторожное словцо о том, что в грабеже участвовал еще и третий взломщик. Что до Натана Хантройда, то он вообще постоянно молчал. Но молчание тети тревожило Бесси даже еще больше, заставляя бояться, что несчастная мать откуда-то знает, что в преступлении замешан ее сын.

Доктор внимательно осмотрел обоих стариков, с особым тщанием исследовав рану на голове Натана, и задал несколько вопросов, на которые Хестер отвечала коротко и неохотно, а Натан не отвечал вообще, закрыв глаза, словно ему невыносимо было видеть чужое лицо. Бесси, как могла, сама ответила за них и, с бешено бьющимся сердцем, спустилась вслед за доктором вниз. В столовой они обнаружили, что Джон даром времени не терял. Он открыл дверь, чтобы проветрить комнату, вычистил очаг, затопил его и поставил на место разбросанные и опрокинутые стулья и стол. Заметив, что взгляд Бесси остановился на его избитом, опухшем лице, он слегка покраснел, но попытался отшутиться.

— Видишь ли, я старый холостяк, так что чуть краснее, чуть бледнее, какая разница. Так что скажете, доктор?

— Ну, бедные старички пережили ужасное потрясение. Я пришлю им кой-какие успокоительные, чтобы унять пульс, и снадобье для головы мистера Хантройда. Пожалуй, даже хорошо, что он потерял столько крови, а не то не миновать бы воспаления.

И врач продолжал давать указания и наставления по уходу за больными, из каковых наставлений Бесси вывела, что старики отнюдь не были так близки к смерти, как боялась она всю эту страшную ночь. Признаться, девушка даже едва ли не пожалела об этом — ей почти хотелось бы, чтобы и они, и она сама обрели бы наконец вечный покой — такой жестокой казалась ей жизнь, столь страшили ее воспоминания о приглушенном голосе притаившегося в чулане грабителя.

Тем временем Джон с почти что женской ловкостью приготовил завтрак. Бесси так не терпелось поскорее выпроводить доктора и остаться наедине со своими мыслями, что она едва ли не обиделась на Джона за то, что тот настоял, чтобы доктор присел и выпил чашечку чая. Она не знала, что сделано это было не из церемонности, а лишь из любви к ней, и что неуклюжий, немногословный Джон все это время думал о том, какой у нее усталый и несчастный вид, и что его предупредительность к доктору Престону была лишь заботливой уловкой, предназначенной, дабы чувство гостеприимности заставило Бесси позавтракать вместе с гостем.

— Я пригляжу за коровами, — пообещал он, — и вашими, и своими, а Аткинсон позаботится о той, больной. Вот удача-то, что она заболела в эту самую ночь! Когда бы мы не подоспели, эти два бандита расправились бы с вами, не моргнув и глазом, да они нам — и то синяков наставили. Впрочем, и мы в долгу не остались — одному из них будет памятка об этой ночи до конца его дней, верно, доктор?

— Едва ли у него срастется нога до той поры, как ему придется стоять перед судом на Йоркской сессии — она ведь уже через две недели.

— Ох да, Бесси, это мне напомнило: тебе придется выступать в свидетелях перед судьей Ройдсом. Констебль велел мне сказать тебе об этом и передать повестку. Не бойся — это дело нехитрое, хотя и не из приятных. Будут спрашивать, как все было и всякое такое. Джейн, — (сестра Джона), — придет и посидит тем временем с твоими стариками, а я отвезу тебя на нашей колымаге.

Никто не знал, почему Бесси внезапно так побледнела, а глаза ее затуманились. Никто и не ведал, как боялась она, что ей придется рассказать, что в шайку входил Бенджамин — если только блюстители закона сами уже не напали на его след и не схватили его.

Но это испытание миновало ее. Джон предупредил, чтобы она только отвечала на вопросы и не болтала лишнего, чтобы не запутать рассказ. А что до судьи Ройдса и его клерка, то они, по доброте душевной, постарались сделать расследование как можно менее официальным.

Когда все закончилось, Джон отвез ее домой, твердя по дороге, как славно все обошлось: суду хватило доказательств, чтобы осудить разбойников, не вызывая в суд для опознания еще Натана и Хестер. Бесси же до того устала, что не сразу и поняла, какая же это удача на самом деле — несравненно большая, нежели полагал ее спутник.

Джейн Киркби оставалась в Наб-энде еще с неделю или чуть больше, и ее общество приносило Бесси невыразимое облегчение. Девушка порой думала, что иначе просто сошла бы с ума, постоянно глядя на неподвижное лицо дяди и вспоминая, как лицо это застыло в мучительной агонии в ту жуткую ночь. Скорбь ее тети, как то и соответствовало преданной и мягкой натуре, выражалась тише, но мучительно было видеть, как сердце несчастной женщины истекает кровью. Силы возвращались к ней быстрее, чем к мужу; однако доктор обнаружил, что бедняжка слепнет день ото дня и скоро ослепнет совсем. Ежедневно, нет, даже ежечасно, когда Бесси осмеливалась, не вызывая подозрений, заговорить на самую волнующую тему, она твердила то же, что позаботилась сказать с самого начала, а именно: что в деле участвовали только два взломщика, да и те чужие в этих краях. Старый Натан никогда не задавал племяннице ни единого вопроса — как не задал бы даже и в том случае, если бы сама она не заводила речь на эту тему — но всякий раз, когда девушка возвращалась откуда-нибудь, где могла бы услышать о подозрениях в адрес Бенджамина или о его поимке, она ловила на себе быстрые, настороженные, выжидающие взгляды старика и тут же спешила рассеять его тревогу, пересказывая все дошедшие до нее слухи. Шли дни, и Бесси все более преисполнялась благодарности Создателю, что опасность, при одной мысли о которой ей делалось совсем худо, становится все меньше и меньше.