Чарльз Диккенс - Тайна Эдвина Друда

Поэтому, когда мистер Джаспер и Дердлс останавливаются перед маленькой дверью, ведущей в подземелья, от которой у Дердлса есть ключ, и оглядывают напоследок залитые лунным светом аллеи, на всем доступном их обозрению пространстве не видно ни единой живой души. Можно подумать, что прибой жизни разбивается о домик над воротами словно о неодолимую преграду. Шум прибоя слышен по ту сторону, но ни одна волна не проникает под арку, высоко над которой в занавешенном окне мистера Джаспера красным огнем светит лампа, как будто этот пограничный домик — это Маяк, вознесенный над бурным морем.

Они входят, запирают за собой дверь, спускаются по неровным ступенькам, и вот они уже в подземелье. Фонарь не нужен — лунный свет бьет в готические окна с выбитыми стеклами и поломанными рамами, отбрасывая на пол причудливые узоры. От тяжелых каменных столбов, поддерживающих свод, тянутся в глубь подземелья густые черные тени, а между ними пролегли световые дорожки. Мистер Джаспер и Дердлс бродят туда и сюда по этим дорожкам, и Дердлс разглагольствует о «стариканах», которых он надеется в ближайшее время откопать; он даже похлопывает по стене, где, по его соображениям, их угнездилась «целая семейка», с таким видом, как будто он по меньшей мере старый друг этой семьи. Дердлс совсем утратил привычную свою молчаливость под воздействием фляжки мистера Джаспера, которая то и дело переходит из рук в руки. Это, однако, следует понимать в том смысле, что мистер Джаспер прикасается к ней только руками, а Дердлс еще и губами, каждый раз высасывая порядочную порцию ее содержимого, тогда как мистер Джаспер лишь вначале отхлебнул немного и, прополоскав рот, выплюнул.

Затем они приступают к восхождению на башню. На ступеньках первого марша, ведущих во внутренность собора, Дердлс вдруг решает малость передохнуть. Здесь темным-темно, но из этой тьмы им ясно видны световые дорожки, по которым они только что проходили. Дердлс усаживается на ступеньку, мистер Джаспер на другую, тотчас от фляжки (каким-то образом окончательно перешедшей в руки Дердлса) распространяется аромат, свидетельствующий о том, что пробка из нее вынута. Но установить это можно лишь обонянием, так как ни один из сидящих на лестнице другого не видит. И все же, разговаривая, они поворачиваются друг к другу, как будто это помогает их общению между собой.

— Хорош коньячок, мистер Джаспер!

— Да уж должен быть очень хороший. Я нарочно покупал для этого случая.

— А стариканы-то не показываются, а, мистер Джаспер?

— И хорошо делают. А то, если б они вечно путались среди живых, так в мире было бы еще меньше порядка, чем сейчас.

— Да, путаница была бы изрядная, — соглашается Дердлс и умолкает, задумавшись. Видимо, до сих пор он никогда еще не расценивал появление призраков с этой чисто утилитарной точки зрения — как возможную опасность для домашнего или хронологического порядка. — А как вы думаете, мистер Джаспер, только у людей бывают призраки? А может, бывают призраки вещей?

— Каких вещей? Грядок и леек? Лошадей и сбруи?

— Нет. 3вуков.

— Каких звуков?

— Ну, криков.

— Каких криков? Стулья починять?

— Да нет — воплей. Сейчас я вам расскажу. Дайте только уложить фляжку как следует. — Тут пробка, очевидно, опять вынимается, а потом снова вставляется на место. — Так! Теперь все в порядке. Ну так вот, в прошлом году, об эту же пору, только неделей позже, занимался я тоже с бутылочкой, как оно и положено на праздниках, привечал ее, голубушку, по-хорошему, да увязались за мною эти негодники, здешние мальчишки, спасу от них нет. Ну я все ж таки от них удрал и забрался сюда, вот где мы сейчас. А тут я заснул. И что же меня разбудило? Призрак вопля. Ох, и страшный же был вопль, не приведи господи, а после еще был призрак собачьего воя. Этакий унылый, жалобный вой, вроде как когда собака воет к покойнику. Вот что со мной приключилось в прошлый сочельник.

— Вы это на что намекаете? — раздается из темноты резкий, чтобы не сказать злобный вопрос.

— А на то, что я всех расспрашивал, и ни одна живая душа во всем околотке не слышала ни этого вопля, ни этого воя. Ну, я и считаю, что это были призраки. Только почему они мне явились, не понимаю.

— Я думал, вы не такой человек, — презрительно говорит мистер Джаспер.

— Я тоже так думал, — с обычной невозмутимостью отвечает Дердлс. — А вот поди ж ты, они меня выбрали.

Джаспер рывком встал на ноги, еще когда спрашивал Дердлса, на что тот намекает; теперь он решительно говорит:

— Ну, хватит. Мы тут замерзнем. Ведите дальше.

Дердлс повинуется и тоже встает на ноги (правда, не очень твердо), отпирает дверь на верху лестницы тем же ключом, каким открывал дверь в подземелье, и оказывается в соборе, в проходе сбоку от алтаря. Здесь тоже лунный свет бьет в окна, и он так ярок, что от расписных стекол на лица вошедших ложатся цветные пятна. Дердлс, остановившийся на пороге, пропуская вперед мистера Джаспера, имеет прямо-таки жуткий вид, словно выходец из могилы, — лицо его перерезает фиолетовая полоса, лоб залит желтым; но, не подозревая об этом, он хладнокровно выдерживает пристальный взгляд своего спутника, хотя тот не отрывает от него глаз, пока нашаривает в карманах еще раньше доверенный ему ключ от железной двери, которую им предстоит отпереть, чтобы проникнуть в башню.

— Вы несите вот это и фляжку, и довольно с вас, — говорит мистер Джаспер, возвращая ключ Дердлсу, — а узелок дайте мне. Я помоложе и не страдаю одышкой. — Дердлс секунду колеблется, не зная, чему отдать предпочтение — узелку или фляжке, но в конце концов избирает фляжку как более приятную компанию, а сухую провизию уступает своему товарищу по исследованию неизвестных стран.

Затем начинается подъем на башню. С трудом взбираются они по винтовой лестнице, поворот за поворотом, нагибая голову, чтобы не стукнуться о верхние ступеньки или о грубо вытесанный каменный столб, служащий осью этой спирали. Дердлс зажигает фонарь, извлекая из холодной каменной стены искру того таинственного огня, который таится во всякой материи, и, руководимые этим тусклым светочем, они пробиваются сквозь тенета паутины н залежи пыли. Странные места открываются им по пути. Раза два или три они попадают в низкие сводчатые галереи, из которых можно заглянуть в залитый лунным светом неф; и когда Дердлс помахивает фонарем, смутно выступающие из темноты головки ангелов на кронштейнах крыши тоже покачиваются и словно провожают их взглядом. Дальше лестница становится еще круче, еще теснее, и откуда-то уже веет свежим ночным ветром, и порою слышен в темноте тревожный крик вспугнутой галки или грача, а затем — тяжелые взмахи крыльев, от которых в этом замкнутом пространстве на головы Дердлса и Джаспера сыплется пыль и солома. Наконец, оставив фонарь за поворотом лестницы — так как тут уж дует не на шутку, — они заглядывают через парапет, и взорам их открывается весь Клойстергэм, необыкновенно красивый в лунном свете: у подножья башни — разрушенные обиталища и святилища умерших; подальше — сбившиеся в кучу и облагороженные мшистым налетом красные черепичные крыши и кирпичные дома живых; а еще дальше — река, которая, извиваясь, выползает из туманной гряды на горизонте, словно там ее начало, и стремится вперед, покрытая рябью, уже волнуемая предчувствием близкого своего слияния с морем.