Кирилл Килунин - Сказки из Тени, или Записки Пустоты

А утром, я просыпаюсь от одуряющего запаха свежее сваренного кофе. Мне двадцать шесть, большой мальчик, наверное, поэтому сплю с проституткой. А Загадка уже, совершенно одетая мечется по кухне, готовя нехитрый завтрак.

– Ты проснулся? Знаешь, девчонки уехали, а парни ушли за пивом. Я никогда не варила кофе, попробуй, вдруг понравится. – В ее больших миндалевидных глазах – страх, надежда, нечто по солнечному теплое. А в зрачках – полная безнадежность.

– Я не люблю кофе, – мои глаза лгут.

– Можно поговорить с тобою серьезно, – Энигма стоит, отвернувшись ко мне спиною, но и без этого видно как дрожит каждый мускул ее хрупкого тела.

– Нет, это не к чему…., – я незаметно, маленькими глотками отпиваю из чашки дымящийся свежее смолотый кофе. Я вор… – «Божественно, необычайно вкусно, никогда такого не пил…», – но я и никогда этого ей не скажу, потому что знаю точно – через десять минут она уйдет. Я вор… но не убийца, тем более с мерзкой приставкой – «само…» За окном идет снег, со скрипом рессор останавливается черная Волга, из которой выходят толстяк и рыжий, сладкая парочка, ее, Загадкины сутенеры.

– Я никому и никогда не признавалась в любви, – она все так же стоит ко мне спиной. – Мне двадцать семь, и я никого, никогда не любила. Я знаю, что это звучит по-идиотски, но хочешь, я все брошу…!

– Зачем? – кофейня чашка показывает дно, с густой ароматной лужицей гущи.

– Потому что я тебя люблю, – теперь, Загадка, обернувшись, смотрит прямо в мои глаза.

– А я тебя нет, – я не могу видеть своего отражения, но кажется, мои глаза снова лгут.

Она отворачивается, на ее полных бархатных губках играет совершенно кривая улыбка, глаза пусты, лишь зрачки плачут.

– Ты проводишь меня?

– Да, – я растерян. – Ты даже не спросила моего имени! – сам не замечаю, как начинаю кричать.

– Теперь этого ненужно. Совершенно не нужно…– стучат ее каблучки. Улица обволакивает зимней прохладой, ветер дышит в лицо, на деревьях сине – белый иней… Горечь выхлопных газов от припаркованной рядом машины, конечно же, это черная «Волга». С веток медленно поднимается стая ворон, во дворе кроме нас никого.

– Все в порядке, кошка? – благосклонно кивнув мне, спрашивает толстяк у стоящей ко мне спиною Загадки.

– Сволочь, ублюдок, гад!!! – Загадка, развернувшись ко мне, хочет расцарапать ногтями мое лицо, а рыжий детина пытается ее оттащить.

– Он что-то сделал с тобою плохое, – хмурится толстяк, сжимая кулаки.

– Нет! Нет! Поехали отсюда, это я дура… – рыжий отпускает ее, и с довольной ухмылкой раскуривает Золотой «Кэмел», запрыгивая в машину, занимая место водителя, а Загадка садится рядом.

– Парень, у тебя есть к ней претензии? – спрашивает толстяк все так же, продолжая хмуриться.

– Нет, все было просто супер. Она прелесть, никогда не спал с такой милашкой.

– Кошкой, – поправляет толстяк. Не забывай наш телефон, парень.

– Не забуду, – отвечаю я, улыбаясь, а в глазах – ледяная пустыня. Я себя презираю…

К подъезду подгребают друзья с пивом, это «Балтика» «Тройка», черная «Волга» увозит навсегда из моей жизни Энигму (Загадку, если по – русски), и я напиваюсь до беспамятства, отправляясь бродить в одиночестве по Синему Лесу…

Синий Лес – это самая моя страшная тайна. Если кто – ни – будь, ее узнает, то решит, что я совершенно сошел с ума. Может быть, так и есть…

Синий Лес, это – место, куда я ухожу, когда совсем плохо: душа разрывается, подкашиваются ноги отказываясь двигаться, и в качестве заключительного личного коллапса – останавливается сердце, можете мне не поверить, но в таком состоянии жить – крайне сложно. Если вообще возможно, …И тогда, я ухожу в Синий лес, в поисках собственного локального катарсиса. Лес…, он, действительно синий. Синие ели, и хвоя у сосен синяя. Но, самое синее в Синем Лесу – этого его безумно синее небо … такое глубокое, холодное и бесконечное, до самых первых лучей рассветного солнца…

В этом Синем лесу живет Дед, он умер тогда, когда было двенадцать лет. Там, в лесу, он навсегда остался таким, каким я запомнил его при жизни: седые волосы, крупные черты лица, тихая успокаивающая улыбка и медленные уверенные движения, человека повидавшего за свою жизнь много. Очень, много. Морской офицер, кавалер различных орденов и наград, побывавший на трех войнах, здесь, он продолжал служить миру защитником леса, его Лесным хозяином.

Даже будучи в вполне реальном лесу, я всегда чувствовал и продолжаю чувствовать его незримое присутствие, обещающее непременную заботу и защиту. Наверное, поэтому, я вообще не боялся, и не боюсь любого леса…

В верхушках сосен болтали птицы, я никогда их не видел, но знал, что это именно они. Тропинку, усыпанную золотистой хвоей, и шишками изредка перебегали упитанные зайцы, деловитые барсуки, и совершенно рыжие, хитрющие даже на первый взгляд, лисы. За третьим поворотом тропы – заросли малины, она так любит цепляться за мою куртку, но всегда платит сладчайшими фиолетовыми плодами, здесь иногда я слышу медведя, зная, что этот косолапый всегда дружелюбен и нам с ним нечего делить, кроме этих самых ягод, которых точно хватит, чтобы прокормить целых шесть медвежьих семей. Но, он один… поэтому, наверное, иногда жалобно поскуливает, когда я прохожу мимо зарослей малины. А я, безбоязненно протягиваю ладонь, нежно поглаживая торчащие из кустов кончики ушей и черную шершавость медвежьего носа.

Лес, тропинка сбегает в овраг, здесь через бурлящий ручей с совершенно прозрачной изумрудной водой перекинуто трухлявое, но все еще вполне надежное бревно – бывшее когда-то кленовым стволом.

Я останавливаю свое движение ровно на две минуты, которых вполне достаточно, чтобы утолить внезапную, однако регулярно охватывающую меня именно на этом самом месте – жажду. От ледяной прохлады воды ломит зубы, на дне ручья мечутся серебряные тени водяных, на фоне золотого песка, и павшей, уплывающей вдоль, по течению ручья, листвы. Именно там, я вижу свое изменчивое отражение… взлохмаченная шевелюра, глаза, распахнутый в счастливой улыбке рот.

Лес, Синий Лес, синее его лишь синее небо … такое глубокое, холодное и бесконечное, до самых первых лучей рассветного солнца…

Какое – то время, я только любуюсь небом, вдыхаю его, делаю небольшой пробный глоток, а затем пью небо, словно холодную прохладу из пройденного ручья. Впереди еще огромная поляна целиком из распустившихся подсолнухов, Волчий камень – место моей легкой не поддающейся разумному осознанию тревоги, Кедровый кряж, березовая роща на холме, а в конце пути Изба – дом, в котором живет мой дед.

Изба – самое надежное из известных нам с Дедом жилищ. Большая, из цельных дубовых стволов, в два поверха, с покатой двускатной крышей, выложенной по признанию деда драконьей чешуей, она царит на самой высокой точке холма, посредь вечно молодых тонкостанных русских берез.