Джордж Элиот - Мельница на Флоссе

— Боюсь, что ваши обязанности утомили вас, мисс Талливер? — сказал пастор Кен.

— Да, немного, — просто ответила Мэгги, не имея обыкновения из любезности отрицать очевидные факты.

— Я передам миссис Кен, что вы чрезвычайно успешно распорядились ее товарами, — добавил он. — Она будет вам очень признательна.

— О, я этого не заслужила: мужчины наперебой покупали халаты и вышитые жилеты. Мне кажется, каждая на моем месте справилась бы с этим лучше. Я даже не знала, как предлагать эти халаты.

Пастор Кен улыбнулся.

— Я надеюсь, теперь вы станете моей прихожанкой, мисс Талливер, не правда ли? До сих пор вы как будто жили далеко отсюда?

— Я была учительницей в школе и очень скоро опять уеду — на новое место.

— Вот как! А я предполагал, что вы останетесь среди ваших друзей: ведь все они, кажется, живут в этих краях.

— Я должна уехать! — серьезно сказала Мэгги, глядя на пастора Кена с выражением такого полного доверия, словно в этих трех словах хотела поведать ему всю свою историю. Это был один из тех порывов откровенности, которые возникают порой между людьми, случайно повстречавшимися на перепутье или остановившимися передохнуть у края дороги. Ведь всегда существует эта возможность — словом или взглядом поддержать друг у друга веру в братскую связь между людьми.

По каким-то признакам глаза и слух пастора Кена уловили, что краткое признание Мэгги исполнено глубокого значения.

— Я понимаю, — сказал он, — ваше чувство подсказывает вам, что лучше уехать. Однако я надеюсь, это не помешает нам встретиться снова, не помешает мне ближе узнать вас и в случае необходимости быть вам полезным.

Прощаясь, он сердечно пожал ей руку. «У нее какая-то тяжесть на сердце, — подумал он. — Бедное дитя, она, кажется, принадлежит к числу душ,

Какая удивительная правдивость в этих прекрасных глазах!»

Вам, наверное, представляется странным, что Мэгги, к многочисленным недостаткам которой относился и неумеренный восторг, с каким она воспринимала восхищение и признание своего превосходства, — восторг, свойственный ей и теперь не в меньшей степени, чем во времена детства, когда, поучая цыган, она мечтала стать их королевой, — получив в этот день обильную дань лестных взглядов и улыбок, не испытала удовлетворения и даже не почувствовала себя окрыленной тщеславной гордостью, которая неизбежно должна была возникнуть в ней от того, что трюмо Люси во весь рост отразило ее высокую стройную фигуру с головкой, увенчанной темной массой волос. Мэгги лишь улыбнулась сама себе, и на мгновение все, кроме собственной красоты, перестало для нее существовать. Если бы это состояние души могло продлиться, она не устояла бы перед желанием видеть у своих ног Стивена, предлагающего ей свою любовь, исполненную поклонения и обожания, и жизнь со всеми ее наслаждениями и земными благами. Но было в Мэгги и нечто более сильное, чем тщеславие: страстная преданность тем, кто уже имел право на ее любовь и жалость, воспоминания о высоких порывах души и о былой готовности к самопожертвованию. Это широкое течение под действием внешних событий и внутренних импульсов, приведенных в движение прошедшей неделей, достигло в тот день наивысшего разлива и вскоре захлестнуло и незаметно растворило в себе струю тщеславия.

Филип не сказал ей, что все препятствия со стороны его отца устранены, — на это у него не хватило духа; но он поведал обо всем Люси в надежде, что Мэгги, узнав об этом от кузины, даст ему понять каким-нибудь ободряющим намеком, что новая возможность их сближения будет для нее счастьем. Наплыв противоречивых чувств был так велик, что у Мэгги не нашлось слов, когда Люси, лицо которой сияло восторженной радостью, совсем как у херувимов Корреджо, принесла ей весть о победе; да и Люси едва ли была удивлена, что Мэгги ничем, кроме счастливых слез, не выразила своих чувств, когда услышала, что желание ее отца исполняется к Том в награду за свои многолетние усилия получит наконец мельницу. В последующие дни Люси целиком поглотили хлопоты, связанные с подготовкой к базару, и между кузинами так и не состоялся разговор о вещах более значительных. Филип за это время не раз бывал в доме, но Мэгги не пришлось говорить с ним наедине, и таким образом ничье влияние не сказалось на ее тайной борьбе с собой.

Когда базар благополучно окончился и кузины, снова оставшись вдвоем, отдыхали дома, Люси сказала:

— Мэгги, ты не должна послезавтра уезжать к тетушке Мосс. Напиши ей. что по моей просьбе ты откладываешь свой визит, а я пошлю человека. Она не рассердится — позже ты сможешь часто бывать у нее, а сейчас, мне кажется, тебе совсем не время исчезать.

— Но, право же, я должна ехать к ней, дорогая, этого нельзя откладывать: я непременно должна повидать тетю Гритти. А у меня так мало времени — ведь двадцать пятого июня я уезжаю на свое новое место.

— Мэгги! — воскликнула Люси, бледнея от изумления.

— Я ничего не говорила тебе, дорогая, — сказала Мэгги, с огромным усилием овладев собой, — ведь ты была так занята. Недавно я отправила письмо нашей старой учительнице мисс Фёрнис и просила ее написать, нет ли у нее для меня места. На днях она сообщила мне, что я могла бы во время каникул взять на свое попечение трех ее учеников-сирот и отвезти их на побережье, а затем она согласна дать мне возможность попробовать силы в качестве учительницы. Вчера я написала, что принимаю ее предложение.

Некоторое время Люси не в состоянии была говорить от обиды.

— Мэгги! — вымолвила она наконец, — как ты можешь быть такой недоброй… не сказать мне… предпринять такой шаг… и сейчас… А Филип? Я думала, все так хорошо устроилось. О Мэгги, какая же тут причина? Откажись! Позволь мне написать. Ведь теперь ничто не стоит между тобой и Филипом.

— Ты заблуждаешься, — с трудом выговорила Мэгги. — А чувства Тома? Он сказал, что я потеряю его, если стану женой Филипа. И я знаю — он не изменит своему слову, если только что-нибудь не смягчит его.

— Я сама поговорю с ним: он возвращается на этой педеле. Неужели, когда он услышит радостную новость о мельнице, он и тогда не смягчится? Я поговорю с ним и о Филипе. Том всегда уступает мне. И почему ты считаешь его таким упрямым?

— Я должна ехать, — страдальческим голосом сказала Мэгги. — Пусть пройдет некоторое время Люси. Не настаивай на том, чтобы я осталась.

Не глядя на Мэгги, Люси несколько минут о чем-то молча размышляла. Потом, опустившись на колени перед кузиной и с тревожной внимательностью всматриваясь в ее лицо, спросила:

— Мэгги, может быть, ты недостаточно любишь Филипа, чтобы стать его женой? Не надо ничего скрывать, доверься мне.