Джордж Элиот - Мельница на Флоссе

Что касается Люси, она была такая же хорошенькая и аккуратненькая, как и накануне. С ее платьями никогда ничего не случалось, ей всегда в них было удобно, и она с удивлением и жалостью глядела, как Мэгги, надув губы, ежится от раздражающего ее воротничка. Мэгги, конечно, содрала бы его с себя, если бы не воспоминание о пережитом недавно унижении из-за срезанных волос. Ей ничего не оставалось, как только злиться, дергать плечами и капризничать, пока они строили до обеда карточные домики — занятие это считается наиболее подходящим для девочек и мальчиков в праздничном платье. У Тома получались целые пирамиды, а Мэгги не удавалось уложить даже крышу. Так всегда бывало у Мэгги, и Том вывел из этого заключение, что девчонки вообще ничего не способны построить. Но Люси оказалась очень искусной; движения ее были так мягки, она так легко клала карты одну на другую, что Том удостоил ее домики высокой похвалы, наравне со своими, — с тем большей охотой, что он сам учил ее по ее просьбе. Мэгги тоже восхищалась бы домиками Люси и, бросив свои неудачные попытки, любовалась бы ими, если бы воротничок не натирал ей шею и она не была в плохом настроении, и если бы Том неосмотрительно не смеялся, когда падал ее домик, и не называл ее «бестолочь».

— Не смейся надо мной, Том, — вспыхнула она, — я не бестолочь. Я знаю много вещей, которых не знаешь ты.

— О, еще бы, мисс Злючка! Я бы не хотел быть вроде тебя… Вечно ворчишь и строишь такие противные рожи. Люси так не делает. Мне Люси нравится больше. Я бы хотел, чтобы Люси была моей сестрой.

— Гадко и жестоко говорить так, — крикнула Мэгги, быстро вскакивая с пола и обрушивая по пути удивительную пагоду Тома. Она вовсе этого не хотела, однако косвенные улики свидетельствовали против нее. Том побелел от гнева, но ничего не сказал. Он бы ударил ее, но он знал, что бить девочку — подло, а Том Талливер никогда не сделает подлости.

Мэгги застыла в смятении и ужасе. Том поднялся с пола и пошел прочь от развалин своей пагоды, а Люси молча глядела, как котенок, переставший лакать молоко.

— О, Том, — наконец проговорила Мэгги, делая к нему несколько шагов, — я не хотела опрокидывать… честное, честное слово, не хотела!

Не обращая на сестру никакого внимания, Том вытащил из кармана несколько сухих горошинок и стал щелчком посылать их одну за другой в окно… сперва так просто, а затем уже с определенным намерением попасть в престарелую навозную муху, которая грелась на весеннем солнышке, явно наперекор природе, избравшей Тома и горох для скорейшего уничтожения этой немощной особи.

Итак, утро было отравлено для Мэгги, и упорная холодность Тома во время их пути в Гэрум-Фёрз испортила все удовольствие от солнца и свежего воздуха. Том позвал Люси посмотреть на недостроенное птичье гнездо, даже не подумав показать его Мэгги, и очистил для себя и Люси по ивовому прутику, а для Мэгги — лет. Люси сказала: «Мэгги, а ты не хочешь такого?» — но Том был глух.

Все же вид павлина на стене гумна, который в самый подходящий момент, как раз когда они приближались к Гэрум-Фёрзу, распустил хвост, отвлек на время ее мысли от личных бед. И павлин был только первой из диковинок Гэрум-Фёрза. Вся живность на ферме была диковинная — пестренькие, с хохолками бентамки, фрисландские куры с перьями, торчащими в разные стороны, цесарки, которые летали, громко крича и роняя свои хорошенькие, в крапинку, перышки, зобатые голуби и ручная сорока; мало того, там были еще коза и удивительная пятнистая собака, помесь мастиффа и бульдога, огромная как лев. И повсюду белые решетки, и белые воротца, и сверкающие флюгера самых разных фасонов, и на дорожках в саду красивые узоры из цветных камешков — все в Гэрум-Фёрзе было необычно. Том полагал, что необыкновенные размеры жаб — просто дань общей необычности, отличающей владения дядюшки Пуллета, джентльмена-фермера. Жабы, вынужденные вносить арендную плату, естественно, более поджары… Дом был не менее примечателен. От центральной его части выступали вперед два крыла с зубчатыми башенками, и весь он сверкал белой штукатуркой.

Дядюшка Пуллет, увидев гостей издали в окно, поспешил снять засовы и цепочки с парадной двери, которую держали в таком забаррикадированном состоянии из страха перед бродягами, — а вдруг они узнают о выставленной в холле стеклянной витрине с чучелами птиц и, ворвавшись в дом, унесут ее на головах? Тетушка Пуллет тоже появилась на пороге и, как только сестра приблизилась настолько, что могла ее слышать, закричала:

— Ради бога, Бесси, останови детей… Не давай им подняться на крыльцо. Сэлли сейчас вынесет старый половик и тряпку, чтоб обтереть им башмаки.

Половики у парадной двери в доме миссис Пуллет ни в коей мере не предназначались для вытирания ног; даже железный скребок у входа имел заместителя для выполнения его грязной работы. Ничто так не возмущало Тома, как необходимость вытирать ноги, — он считал это умалением его мужского достоинства. И это было только начало неприятностей, с которыми было сопряжено пребывание в доме тетушки Пуллет, где ему однажды обмотали башмаки полотенцами и велели так сидеть — факт, который может заставить отказаться от слишком поспешного вывода, будто посещение Гэрум-Фёрза — большое удовольствие для молодого джентльмена, который любит животных… то есть любит кидать в них камнями.

Следующей неприятности подверглись только дамы. Им пришлось подняться по полированной дубовой лестнице, для которой существовали очень красивые дорожки, но они, скатанные в трубку, хранились в запасной спальне, так что восхождение по этим скользким ступеням в варварские времена служило бы искусом, из которого только незапятнанной добродетели дано выйти с целыми конечностями. Слабость Софи к этой полированной лестнице всегда вызывала яростное возмущение миссис Глегг; но миссис Талливер не позволила себе никаких замечаний и только возблагодарила в душе господа, когда оказалась с детьми в безопасности на верхней площадке.

— Миссис Грей прислала мне новую шляпку, Бесси, — с чувством произнесла миссис Пуллет, в то время как миссис Талливер приводила в порядок свой чепчик.

— Правда, сестрица? — отозвалась миссис Талливер весьма заинтересованным тоном. — Ну и как, нравится она тебе?

— Конечно, вынимать да укладывать обратно — только портить вещи, — продолжала миссис Пуллет, извлекая из кармана связку ключей и глядя на них с задумчивым видом, — но жаль было бы, если б ты не посмотрела на нее. Мало ли что может случиться.

Это серьезное соображение заставило ее покачать головой и отделить от связки один ключ.

— Я боюсь, тебе хлопотно доставать ее, сестрица, — сказала миссис Талливер, — а очень бы хотелось взглянуть, какую она тебе сделала тулью.