Джордж Элиот - Мельница на Флоссе

Катастрофу ускорил не кто иной, как бедная миссис Талливер, и произошло это исключительно из-за ее непобедимого простодушия, которое заставляло ее ожидать, что сходные причины приведут вдруг к различным следствиям. Опыт их совместной жизни с мистером Талливером мог бы научить ее, что стоило усомниться в его способности совершить то-то и то-то, или пожалеть его за эту предполагаемую неспособность, или как-нибудь иначе задеть его самолюбие, и он немедленно делал то, о чем шла речь; и все же в тот день она подумала, что, если рассказать ему, когда он придет пить чай, что сестрица Пуллет отправилась уговаривать сестру Глегг пойти на мировую и ему не надо ломать голову, где раздобыть деньги, это улучшит настроение за столом. Мистер Талливер и до того был тверд в своем намерении выплатить долг, но тут он положил себе сразу же написать миссис Глегг, чтобы на этот счет не оставалось никаких сомнений. Миссис Пуллет отправилась за него просить. Этого еще не хватало! Мистер Талливер был не большой охотник писать письма и считал отношения между устной и письменной речью, попросту именуемые правописанием, одной из самых мудреных штук в этом мудреном мире. Несмотря на это, он, как всегда бывает под горячую руку, справился со своей задачей быстрее обычного; а если его орфография отличалась от орфографии миссис Глегг — что из того? Оба они принадлежали к тому поколению, для которого правописание было личным делом каждого.

Это письмо не заставило миссис Глегг изменить свое завещание и лишить детей Талливера их седьмой доли в ее тысяче фунтов, ибо у нее были на этот счет свои принципы. Никто не должен упрекнуть ее после смерти, что она недостаточно справедливо разделила свои деньги между родными. В таких вопросах, как завещание, личные качества отступали на второй план перед самым основным — кровной связью, и руководствоваться при разделе своего имущества капризом, распределять наследство, не считаясь со степенью родства, было бы позором, перспектива которого отравила бы ей весь остаток жизни. На этот счет Додсоны держались твердых взглядов; это было одним из проявлений чувства чести и нравственного достоинства, которое стало в таких семьях славной традицией — традицией, составляющей соль нашего провинциального общества.

Но хотя письмо это и не могло поколебать принципов миссис Глегг, все же после него стало еще труднее заделать брешь в семейных отношениях; а что до того, как оно повлияло на мнение миссис Глегг о мистере Талливере, то она просила запомнить, что начиная с нынешнего дня ей вообще нечего о нем сказать. Его ум, несомненно, слишком извращен, чтобы ей стоило заниматься им хотя минуту.

Только r начале августа, за день до того, как Том отправился в школу, миссис Глегг приехала с визитом к сестре Талливер, но так и просидела все время в двуколке, выказывая свое неудовольствие тем, что демонстративно воздерживалась от каких бы то ни было советов и критических замечаний, «так как, — заметила она потом сестре Дин, — Бесси должна расплачиваться за то, что у нее такой муж, хотя мне и жаль ее», — и миссис Дин согласилась, что Бесси достойна сожаления.

В тот вечер Том сказал Мэгги:

— Ой, Мэгги, тетушка Глегг снова стала к нам жаловать; я рад, что уезжаю в школу, все удовольствие достанется теперь тебе.

Мэгги была в таком горе от предстоящей разлуки с Томом, что радость его, даже в шутку, показалась ей очень жестокой, и она уснула той ночью в слезах.

Поспешный образ действий мистера Талливера повлек за собой необходимость столь же поспешно искать подходящего человека, который согласился бы дать ему взаймы пятьсот фунтов. «Пусть это будет кто угодно, только не клиент Уэйкема», — сказал он себе, и все же не прошло и двух недель, как ему пришлось изменить свое решение — не потому, что воля мистера Талливера была слаба, а потому, что внешние обстоятельства оказались сильнее. Единственный подходящий человек, которого ему удалось найти, был клиентом Уэйкема. Над мистером Талливером, как и над Эдипом, тяготел рок, и в данном случае он, подобно Эдипу, мог сказать в свое оправдание, что все это от него не зависело, было предначертано ему судьбой.

Нелегко пришлось Тому Талливеру, оставленному в Кинг-Лортоне на попечении преподобного мистера Стеллинга, в первое учебное полугодие у этого высокочтимого джентльмена. В школе мистера Джейкобза жизнь не представлялась Тому сложной: у него было много товарищей, и так как он хорошо играл во все подвижные игры и еще лучше дрался, он привык верховодить и считал это своим неотъемлемым правом. Сам мистер Джейкобз, которого мальчики называли между собой Старый Очкарик, не внушал ему пи страха, ни почтения; ну и пусть эти допотопные, пожелтевшие от табака притворщики запросто выводят буквы, как в прописях, делают росчерк с завитушками, не задумываясь правильно напишут любое слово и без запинки прочтут вслух: «Меня зовут Норвал», — он, Том, даже рад, что ему не грозит опасность овладеть всеми этими дурацкими премудростями. Он не собирается быть Противным школьным учителем — и не ждите! Он, Том Талливер, будет богатым человеком, как его отец, который развлекался охотой, когда был помоложе, и ездил верхом на великолепной вороной кобыле — славная коняга, любо-дорого глядеть: Том не раз слышал перечисление всех ее статей. Он, Том, тоже будет ходить на охоту и пользоваться всеобщим уважением. Со взрослых, думал он, никто и не спрашивает, чтоб они писали красиво и без ошибок; когда он вырастет, он будет всему хозяин и станет делать, что его душе угодно. Тому было очень трудно примириться с мыслью, что он еще несколько лет должен ходить в школу и что ему не суждено продолжать дело своего отца, которое он считал исключительно приятным, ибо в обязанности мельника, по его мнению, входило лишь разъезжать по округе, отдавать приказания и бывать на рынке; к тому же он думал, что пастор станет пичкать его законом божьим и, возможно, заставит учить по воскресеньям не только краткие молитвы, но еще и Евангелие и Послания апостолов. Однако, за неимением точных сведений, ему трудно было представить, насколько новая школа будет непохожа на школу мистера Джейкобза. Поэтому, чтоб не ударить лицом в грязь перед товарищами, если он их там найдет, Том позаботился захватить с собой коробочку пистонов; не то чтоб они были так нужны, а просто хотелось показать чужим мальчикам, что огнестрельное оружие ему нипочем. Бедный Том, прекрасно видя все заблуждения Мэгги, сам не свободен был от некоторых иллюзий, которым предстояло развеяться в дым при его более близком знакомстве с Кинг-Лортоном.