Джордж Элиот - Мельница на Флоссе

— Но разве тебя совсем ничему не учили? — озадаченно спросил Том, у которого зародилось подозрение, что горб Филипа может быть источником удивительных талантов. — Я думал, что ты уже давно ходишь в школу.

— Да, — улыбаясь ответил Филип, — я изучал латынь, и греческий язык, и математику, и словесность, и другие предметы.

— Но ведь тебе не нравится латынь? — спросил Том, доверительно понижая голос.

— Так себе. Я к ней равнодушен.

— Так ты, верно, еще не дошел до Propria quoe maribus? [43] К морю относящееся (лат.). —Том склонил голову набок, словно хотел сказать: „Вот это орешек; интересно, что ты запоешь, когда попробуешь его раскусить!“

Филип почувствовал горькое удовлетворение, убедившись, как многообещающе глуп этот хорошо сложенный, энергичный на вид мальчик, но так как сам он был крайне обидчив и к тому же хотел расположить к себе Тома, он удержался от смеха и вежливо ответил:

— Я уже покончил с грамматикой; я учу теперь другие вещи.

— Значит, мы не будем заниматься вместе? — разочарованно протянул Том.

— Нет, но все равно я смогу тебе помогать. Я буду рад помочь, если это в моих силах.

Том даже не сказал спасибо, так его поразила мысль, что сын Уэйкема вовсе не такой злой, как можно было бы ожидать.

— Послушай, — помолчав немного, спросил он, — ты любишь своего отца?

— Люблю, — покраснев до корней волос, ответил Филип. — А ты своего разве не любишь?

— О, разумеется… Я просто хотел знать, — сказал Том, несколько устыдившись своего вопроса, когда заметил, что Филип покраснел и, по-видимому, чувствует себя неловко. Ему было очень трудно определить свое отношение к этому сыну Уэйкема; и он подумал, что если бы Филип не любил своего отца, это в какой-то мере могло бы вывести его из затруднения.

— А теперь ты будешь учиться рисовать? — спросил он, чтобы перевести разговор на другую тему.

— Нет, — ответил Филип, — отец хочет, чтобы я сейчас все свое время отдавал другим вещам.

— Чему? Латыни, Эвклиду и всякой такой штуке, да? — сказал Том.

— Да, — ответил Филип; он уже давно перестал рисовать и сидел теперь, опершись подбородком на руку, а Том, облокотившись о стол и вытянув шею, со все растущим восхищением рассматривал осла и собаку.

— И ты ничего не имеешь против? — спросил Том с любопытством.

— Нет; мне нравится знать то, что знают другие. А потом я выучусь и тому, что мне хочется.

— Не понимаю, зачем нужно учить латынь. От нее никакого проку.

— Латынь входит в образование джентльмена, — ответил Филип. — Все джентльмены изучают одни и те же вещи.

— Ну да! Ты думаешь, сэр Джон Крейк, начальник королевской псовой охоты, тоже знает латынь? — сказал Том, который мечтал быть на него похожим.

— Он, конечно, занимался ею в детстве, — сказал Филип, — но, полагаю, давно ее забыл.

— О, это и я могу, — сказал Том, вовсе не имея намерения сострить, а просто довольный тем, что уж латынь-то, во всяком случае, не помешает ему стать таким, как сэр Джон Крейк. — Но пока учишься, придется все помнить, а то мистер Стеллинг задаст вытвердить кучу строчек из „Оратора“. [44] Сборник речей на латинском языке. Мистер Стеллинг так придирается… ты еще увидишь. Он десять раз заставит повторить одну и ту же строчку, если скажешь nam [45] Ибо (лат.). вместо jam [46] Уже (лот.). … У него и буковки не переврешь, уж я то знаю.

— О, я не боюсь, — ответил Филип, не в силах удержаться от смеха. — У меня хорошая память. А некоторые уроки я просто люблю. Я очень люблю греческую историю и вообще все, что касается греков, Я бы хотел быть греком и сражаться с персами, а потом вернуться домой и писать трагедии, или быть таким мудреном, как Сократ, чтобы все меня слушали, и умереть такой же славной смертью. (Филип. как вы видите, был не прочь показать хорошо сложенному варвару свое умственное превосходство.)

— А что, греки были храбрые воины? — спросил Том, почуяв, что здесь перед ним открываются широкие перспективы. — Был там кто-нибудь вроде Давида, или Голиафа, или Самсона? Я только про них и люблю читать в истории иудеев.

— О, про греков есть очень много таких сказаний — о древних героях, которые сражались с дикими зверями, как Самсон. А в „Одиссее“ — это очень красивая поэма — есть еще более удивительный великан, чем Голиаф, — Полифем; у него был только один глаз посреди лба; а Одиссей ростом куда меньше, зато умный и очень хитрый — зажег ствол сосны и ткнул Полифему горящей головней прямо в глаз, так, что тот заревел, как тысяча быков.

— О, вот забавно! — воскликнул Том, отскочив от стола и прыгая на месте. — Послушай, ты расскажешь мне все эти истории? Потому что греческого я учить не буду… ведь правда? — добавил он, бросив прыгать, в ужасе, что вдруг это не так. — Разве все джентльмены изучают греческий?.. Как ты думаешь, мистер Стеллинг меня тоже заставит его учить?

— Нет, не думаю… скорее всего нет, — сказал Филип. — Но ты можешь прочитать эти сказания и не зная греческого. Они есть у меня по-английски.

— Да нет, я не люблю читать; лучше ты мне расскажи. Моя сестра Мэгги вечно пристает ко мне со своими рассказами, но она читает одни глупости. Девчонкам только глупости и нравятся. А ты много помнишь историй про сражения?

— О да, — сказал Филип, — очень много, и не только о греках. Я могу рассказать тебе про Ричарда Львиное Сердце и Саладина и про Уильяма Уоллеса, [47] Уоллес (1272–1305) — народный герой, боролся за независимость Шотландии против английского короля Эдуарда I, за что и был казнен. и Роберта Брюса, [48] Брюс (1274–1329) — король Шотландии, национальный герой. и Джеймса Дугласа [49] Дуглас — шотландский национальный герой, сподвижник Брюса. … я знаю целую массу историй.

— Ты ведь старше меня, да? — спросил Том.

— Старше? А тебе сколько лет? Мне пятнадцать.

— А мне еще нет четырнадцати, — сказал Том. — Но я побеждал всех мальчиков у Джейкобза — это школа, где я раньше учился. И я лучше всех играл в мяч и лазал по деревьям. Хорошо бы, мистер Стеллинг разрешил нам ходить на рыбную ловлю. Ты ведь можешь удить, правда? Там нужно только спокойно сидеть или стоять, знаешь.

Том, в свою очередь, стремился восстановить нарушенное равновесие. Этот горбун не должен думать, что его знакомство с историями про сражения ставит его наравне с настоящим воином и героем вроде Тома Талливера.

Филипа передернуло при этом намеке на его неспособность к подвижным играм, и он ответил не без раздражения:

— Терпеть не могу удить рыбу. По-моему, надо быть дураком, чтобы сидеть часами подряд, глядя на удочку, или закидывать ее раз за разом и все без толку.

— Ну, ты бы не назвал дураком того, кто вытаскивает на берег громадную щуку, это уж точно, — негодующе сказал Том. Он ни разу в жизни не поймал ничего „громадного“, но, встав на защиту рыбной ловли, не мог удержаться от некоторого преувеличения. Конечно, у этого сына Уэйкема есть свои недостатки, и нечего ему задаваться.