Эльза Триоле - Незваные гости

Дювернуа почувствовал, как в нем закипает ярость, но промолчал.

– А вы? Вы хотите, чтобы я говорила с вами об эмигрантах? – вежливо спросила Ольга.

Издевается она над ним, что ли?

– Не очень, – ответил он спокойно. – Я возвращаюсь в армию, у меня там не будет времени писать. Я хочу еще полетать. Романы подождут. Пока Элизабет не было в Париже, я мог в нем жить, не видя ее. Но не видеть ее, когда она здесь… Я предпочитаю уехать.

Ольга, обжигаясь, пила кофе. Она не спросила, куда Дювернуа собирается уехать, а продолжала говорить о своем:

– Вы не были знакомы с Сент-Экзюпери, полковник? «Письмо к заложнику». Маленькая книжечка… В ней больше сказано об эмиграции, чем…

Она не сказала, чем где… Ее мало было убить! Все еще мечтательно, с рассеянным взором она продолжала:

«Я согласен быть путешественником, но я не хочу быть эмигрантом. У себя на родине я научился многому, что в другом месте мне вовсе не пригодится». Вы не ответили мне, полковник, читали ли вы эту книжечку? Дело происходит в 1940 году, беглецы, спасаясь от нацистов, плывут на пароходе… Они достают из карманов записные книжки с адресами. «Обломки их личности…» Сент-Экзюпери заметил эти книжки. В них было сосредоточено прошлое беглецов, прошлое, которое потонет, захлестнутое сомкнувшимися над ними волнами. У них еще были в этих книжках адреса друзей. Но они уже никогда не пойдут к ним в гости… Друзья, улицы, телефонные звонки… профессия, репутация… Все это исчезнет. «Они были блудными детьми, которым некуда вернуться». Им надо было все начинать сначала, как будто они только что родились. Эмигрант, полковник, – Сент-Экзюпери это понимал, – эмигрант плачет и надеется… А для переселенца – все кончено, тут речь идет уже о мечтах не о прошлом, а о будущем… Нет, не в этом дело… Что я хотела сказать?… Ах, да… Как он пишет о Франции, Сент-Экзюпери! Он, свободный боец, как он умеет рассказать о тех, кто погиб на этом пароходе, ушедшем без огней в темную французскую ночь… «Нельзя сравнивать судьбу солдата с судьбой заложника. Святые – это вы…» Я столько раз читала эту маленькую книжечку, что знаю ее наизусть…

Дювернуа зажег папиросу от той, которую курил.

– Какой крепкий кофе! – Ольга невольно поднесла руку к сердцу.

– Сент-Экс, – сказал Дювернуа, – был исключительным летчиком и исключительным человеком… Но написать тогда несколько страничек о том, что волновало нас всех… И писать сейчас… Это не одно и то же. Мне хочется попробовать…

– Вы правы, попытайтесь… Об алжирцах. Или о сборщиках свеклы… Я недавно видела их в Дурдане. Был базарный день… Вы знаете Дурдан?

– Еще бы. Я из тех краев.

– Вы знаете, где там рынок – большой, крытый? Так вот, сборщики свеклы собрались возле… толпой. Толпа была большая. Они пришли всем скопом… Они были похожи на ярмарочных плясунов. На старой площади… Около замка с башнями, наполовину вросшего в землю. Возле церкви. И большого крытого рынка с черепичной крышей… Средние века. Это были иностранцы… Эмигранты. На женщинах были резиновые сапоги, а между юбкой и сапогами виднелись голые коленки. Одни лохмотья, причем лохмотья настоящие, а не опереточные. А мужчины… На них было надето что-то невообразимо грязное… У всех у них, и у женщин и у мужчин, были красные, мокрые носы и посиневшие, распухшие руки… Они держались вместе, громко разговаривали и передавали из рук в руки бутылку. Пили они из горлышка… Я, как и все, боялась их. Люди глядели на них с осуждением, но никто не делал им замечаний. В них нуждаются… Из-за свеклы. Среди них была одна блондинка, совсем молоденькая, соблазнительная… ее голые коленки, между юбкой и сапогами, были неотразимы. Видны были и ляжки. Чтобы показать себя, она расхаживала взад и вперед, ни на кого не глядя… У нее был хриплый голос. Толпа расступилась.

– Почему бы вам самой не написать книгу об эмиграции, – сказал Дювернуа, сдерживаясь, – у вас столько материалов по этому вопросу… и по другим тоже.

Ольга реагировала не так, как он ожидал. Она все еще держалась рукой за сердце и опять улыбнулась ему смущенной полуулыбкой…

– Я вас попрошу отвезти меня домой, – сказала она, – кофе слишком взбудоражил мне сердце.

Они вышли. Улица, на которой находился бар, перекрещивалась с авеню Оперы. Дювернуа понадобилось развернуть машину, для этого ему пришлось объехать вокруг площади Оперы. Площадь была почти пустынна, только светящиеся рекламы бороздили небо перед Оперой, величественной, белой и неподвижной в свете прожекторов. Ольга опустила стекло:

– Вы не простудитесь? – спросила она. – Я себя плохо чувствую… Мне душно.

Дювернуа поглядел на нее сбоку: в ярком освещении она была бледна, неподвижна и как бы светилась изнутри.

– Вы похожи на Оперу, – сказал он, – белая, неподвижная, светящаяся…

– Вы мне напомнили одну вещь… – сказала она, и лицо ее вдруг исказилось…

– Вам нехорошо? – ласково спросил Дювернуа.

– Нет, ничего…

Однако, выходя из машины, она попросила его дать ей руку, Дювернуа открыл дверцу, и Ольга тяжело оперлась на него. Шла она с трудом, это было заметно. «Можно, я позову доктора, Ольга?» – спросил он, подводя ее к креслу в вестибюле. «Спасибо, это пустяки…» Но она была бледна как смерть! Ноздри запали. «До свиданья, Доминик… Все в порядке, уверяю вас…» Ну, раз она его прогоняет, ничего не поделаешь… Но это было еще обиднее, чем ее дерзость. Дювернуа ушел, не обернувшись. Белокурый молодой человек в светлом пальто из верблюжьей шерсти, разговаривавший с портье, смотрел ему вслед, пока он не исчез в дверях. Только тогда он кивнул на прощанье портье с крысиной мордочкой и, не сводя глаз с Ольги, сделав два-три концентрических круга, приблизился к ней.

– Мадам Геллер! – позвал он тихонько.

Ольга подняла глаза: Карлос – воплощенное здоровье, своего рода удача природы – во всем блеске своей молодости стоял перед ней, а она задыхалась от страшного удушья, стеснившего ей грудь.

– Карлос, – сказала она, – кажется, у меня сердечный припадок…

– Можете вы дойти до лифта или отнести вас? – Карлос был потрясен.

– Все обратят внимание… Дайте мне руку… вот ключ, вы мне откроете наверху…

Они дошли до лифта. На четвертом Карлосу едва удалось вывести ее на площадку, она была в полуобморочном состоянии. Он поднял ее и понес. Он был очень силен, но 417-й находился далеко, очень далеко. Два или три раза Карлос чуть не упал вместе с Ольгой, ему приходилось ставить ее на пол… потом снова нести. Ему казалось, что он никогда не дойдет… Открыть дверь 417-го, положить Ольгу на постель оказалось тоже делом нелегким. Надо было немедленно позвонить доктору, но Карлос сидел на кровати, не двигаясь, еле переводя дух. Ольга открыла глаза…