Анри де Ренье - Провинциальное развлечение

Несколько дней тому назад я съездил в Валлен повидаться с г-ном де ла Ривельри и воспользовался этою поездкою для удовлетворения некоторых естественных потребностей. Эти формальности не забавляют меня сами по себе, но все же нужно повиноваться указаниям плоти. В первые свои приезды я искал прибежища в валленском публичном доме. Расположенный в пригороде, он привлекает внимание только своими постоянно спущенными решетчатыми ставнями. Улица почти пустынна. Поджарые кошки лениво и осторожно бродят по ней. Вода ручейка несет отбросы. Внешность дома скромная. Через обитую войлоком дверь доносятся иногда фортепьянные аккорды и гамТиы. Не стану описывать вам внутренних помещений этого храма Венеры, его гостиной с зеркалами, устланной коврами лестницы, его комнат с зеркальными потолками и его обитательниц. Это банальное и хорошо поставленное заведение богатого провинциального города, заведение почтенное, у которого есть свои завсегдатаи, свои постоянные клиенты. Его дамы в большинстве случаев мускулисты и здоровы, крестьянки, набираемые в местности с хорошо сложенным населением. Содержательница мадам Эрнестина, особа умная и не лишенная некоторого воспитания. У меня установились самые лучшие отношения с нею. Она быстро поняла, чего я искал у нее, гигиеническую цель моих визитов. И вот однажды она объявила мне, что занялась мною и нашла "как раз то, что мне нужно". Прежняя ее пансионерка, но очень недолго остававшаяся в заведении, особа интеллигентная, в настоящее время поселившаяся в приличной меблированной квартире. Она называется м-ль Маргарита Пелисье. Хорошо сложена и приятна лицом и принимает предложения лишь избранного общества. Благодаря рекомендации мадам Эрнестины, м-ль Пелисье оказала мне превосходный прием и отнесла меня К числу своих месячных посетителей; забавнее всего, что м-ль Пелисье стала скоро обнаруживать явное увлечение мною, мне кажется, искреннее. Если бы я был тщеславен, я стал бы, пожалуй, говорить даже о влюбленности. Как бы то ни было, знаки внимания, расточаемые мне м-ль Пелисье, трогают и немного волнуют меня. Она балует меля, предупредительна ко мне, окружает меня маленькими заботами. Сентиментально смотрит на Меня. Я делаю вид, что не замечаю этих любовных приемов. Тогда м-ль Пелисье вздыхает, отворачивается и вытирает слезинку, скатывающуюся из ее слишком чувствительных глаз.

Во время последнего визита к этой любезной Пелисье я нашел ее очень взволнованной. Может быть, мое присутствие в тот момент было неудобно ей? Она стала уверять меня, что я ошибаюсь, что, напротив, она хочет попросить меня об одолжении, обратиться ко мне с просьбою… Соглашусь ли я остаться пообедать с нею? О! обед совсем интимный, tete-a-tete, чтобы отпраздновать годовщину дня, в который мадам Эрнестина впервые сказала ей обо мне. Затея показалась мне такою забавною, что я чуть было не покатился со смеху, но сдержался. Зачем огорчать эту любезную девушку невежливым отказом? Поэтому я принял приглашение, и у меня был отличный маленький обед с м-ль Пелисье с глазу на глаз. М-ль Пелисье занимается кухнею, как и любовными делами, компетентно и добросовестно.

Уходя с этого обеда, я испытал необыкновенное ощущение, о котором сейчас расскажу. Направляясь на вокзал к последнему поезду в П. и желая выиграть время сокращением пути, я пошел через общественный сад. Сад этот довольно плохо освещается, а в тот вечер поднялся довольно густой; туман. Проходя через сад, я вспомнил туманный вечер в Булонском лесу во время моего отъезда из Парижа и странное нападение, которому я подвергся на берегу озера… Как раз в этот момент я огибал маленький садовый пруд, как вдруг отпрянул назад… В двух шагах от меня, в свете фонаря, стоял человек, одетый в костюм шофера автомобиля, человек, в котором, мне казалось, я узнал моего ночного обидчика в Булонском лесу: тот же рост, та же поза, недоставало только электрического фонаря в руке и ножа, занесенного надо мною. При этом зрелище я отскочил назад, инстинктивно закрыв глаза, как мы делаем, неожиданно натыкаясь на какой-нибудь предмет. Когда я снова открыл их, человек исчез; аллея была пустынна, передо мною падала моя тень. Была ли это галлюцинация? Что означала эта встреча с человеком из Булонского леса, если Только это он появился предо мною? Я был, следовательно, объектом какой-то тайной ненависти, Незаметно наблюдающей за мною и устроившей сейчас засаду на моем пути? Значит, в моей унылой жизни назревало какое-то событие, которому предстояло разорвать окружавшую меня мутную скуку, неожиданно сверкнуть в ней, подобно клинку ножа?

Эта нападающая фигура, дважды появившаяся таким образом в моей жизни…

У тетушки Шальтрэ в последнее время происходят долгие беседы с г-ном де Блиньелем. Они запираются на целые часы в комнате тетушки. Что они могут говорить во время этих бесконечных бесед, какова тема их разговоров? Они возбуждают мое любопытство. Так как моя тетушка и г-н де Блиньель знакомы друг с другом очень давно, то, может быть, у них есть общие воспоминания и эти воспоминания относятся, может быть, к числу самых интимных? Тетушка Шальтрэ не всегда же была старухою, а г-н де Блиньель не всегда был уморительным старикашкою, каким он является сегодня. Мысль, что тетушка Шальтрэ могла иметь когда-то любовные похождения, очень забавляет меня, а то, что избранником ее мог быть г-н де Блиньель, приводит меня прямо в восторг. Нужно будет поболтать об этом со старухою Мариэтою. Да, вот до чего доходят в провинции! Вот что провинция делает с нами, что она производит в мозгу, снедаемом скукою! И всего прискорбнее то, что, если бы мне сказали завтра: "Ступайте – вы свободны; идите куда хотите, бегите из этого засасывающего вас болота, ил которого доходит вам уже до пояса…" – я не знаю, мог ли бы я…

Я наблюдаю, как провинциальная жизнь производит на людей два различных действия, оба одинаково прискорбных. У одних она порождает состояние оцепенения, которое ничто больше не в силах рассеять. Проникаешься своего рода равнодушием к себе и ко всему, доходящим до пренебрежения физическими и гигиеническими заботами. Не обращаешь на себя никакого внимания. Тупо отдаешься течению событий. У других, напротив, провинциальное существование питает и повышает деятельность низменных инстинктов, оживляющих любопытство, зложелательство, эгоизм. Провинциальная жизнь усиливает естественные склонности, превращая их в пороки и в низменные страсти. Сколько клеветников, обжор, скупцов! Как она повреждает наши способности! Каждый маленький городок полон сумасшедших.

Возвращаюсь к написанному мною вчера, что каждый провинциальный городок является рассадником и питомником сумасшедших. Сколько он содержит тайных, скрытых, лицемерных помешательств! Большинство этих людей, живущих как будто самою серенькою, самою пошлою жизнью, страдают какою-нибудь скрытою маниею, заботливо и таинственно культивируемою ими. У некоторых из них эта мания довольно явственна, так что придает им внешность оригиналов. Так, например, обстоит дело с г-ном де Жернажем и с г-ном Реквизада; но у многих других душевный вывих тщательно прикрывается и насильственно подавляется. Да и сам я, с тех пор как живу здесь, разве не выведен основательно из состояния душевного равновесия и разве я болезненно не ощущаю этого нарушения равновесия, не ощущаю, как оно увеличивается с каждым днем? Разве я не попал теперь во власть навязчивых идей, которые я не в силах больше прогнать?