Леопольд Захер-Мазох - Дамская дуэль

Туалет барышни Нарышкиной, выполненный по образцу принятого даже при дворе благодаря пристрастию Екатерины казачьего костюма, состоял из красных сафьяновых полусапожек, красного бархатного платья, спускавшегося не ниже лодыжек, тесно по фигуре пригнанного жакета из аналогичного материала с широкой горностаевой опушкой, и высокой круглой шапки тоже из горностая.

Обе дамы окинули друг дружку взглядами, довольно ясно выражавшими непримиримость, тем не менее секунданты, по существующим правилам, предприняли попытку уладить конфликт путем примирения. Тщетно. Княгиня, только дорогой к пункту дуэли узнавшая, что барышня Нарышкина объявлена невестой Кольцова, решила во что бы то ни стало убить соперницу.

В конечном итоге было отмерено расстояние в необходимое количество шагов, и в точках, куда надлежало встать дерущимся на дуэли дамам, вбили по колышку. Затем секунданты зарядили пистолеты и, наконец, подали сигнал занять позиции. Еще несколько секунд, и княгиня с барышней Нарышкиной, сжимая в руке пистолет со взведенным курком, вышли навстречу друг к другу к барьеру. Секунданты заняли свои посты и дали команду «Приготовиться!». Ни одна из двух амазонок не выказывала признаков страха, напротив, обе демонстрировали завидное хладнокровие и бесстрашие, точно заправские профессиональные дуэлянты.

– Раз… два… три…

Сверкнуло два выстрела.

Секунданты быстро подошли к дуэлянтам. Никто ранен не был. Тогда зарядили пистолеты снова и опять заняли позиции.

Еще раз прозвучала команда, еще раз прогремели пистолеты; на сей раз пуля княгини пробила насквозь шапку Нарышкиной, барышня сняла ее, с улыбкой осмотрела и снова водрузила на голову. Но прежде чем успели зарядить пистолеты в третий раз, к месту событий подскакали два всадника, во весь опор летевшие сюда, еще издали размахивая белым платком, и одновременно на горизонте показались сани, двигавшиеся в этом же направлении.

Всадниками оказались Кольцов и Лапинский. Они соскочили с взмыленных лошадей, и первый спешно кинулся разнимать сражающихся дам. Он просил, он умолял, он грозил, все напрасно. Барышня Нарышкина, пылая гневом, топала ногой и предлагала княгине публично извиниться за нанесенное оскорбление; красивая же вдова с гордой язвительной запальчивостью отвергала самую мысль о подобной унизительной процедуре; в конце концов обе криками потребовали очистить дистанцию, чтобы они могли в третий раз обменяться выстрелами.

Во время этих препирательств на место дуэли подкатили сани, подобно офицерам примчавшие из Петербурга, из саней выбрались две дамы в густых вуалях, закутанные в дорогие меха, и быстрым шагом подошли к присутствующим. Первая, в императорском горностае, величественная и властная, встала между дерущимися и положила конец пререканиям, одновременно откинув с лица вуаль. Это была царица Екатерина Вторая, а ее спутницей – княгиня Дашкова.

Царице стало известно о необычном поединке и она поспешила приехать сюда, чтобы по возможности предотвратить кровопролитие. Сопровождая вопрос взглядом, в зародыше исключавшем любое сопротивление, она спросила обеих дам, в некотором смущении стоявших перед нею, хотели бы они подчиниться решению ее третейского суда.

Обе дуэлянтки молча поклонились в знак согласия.

После этого монархиня пообещала вынести беспристрастный приговор по делу о поединке, однако не удовольствовалась сбивчивыми объяснениями наших дам, а захотела докопаться до скрытой причины их ненависти, нашедшей столь недвусмысленное выражение, и, заметив Кольцова, обратилась к нему. Молодой офицер оказался достаточно честным, просто не сумел промолчать и чистосердечно признался во всем. Екатерина Вторая улыбнулась.

– Итак, слушайте мой приговор по этому странному спору, – проговорила она затем. – Я запрещаю продолжать поединок, честь получила, на мой взгляд, удовлетворение; что же касается этого молодого офицера, то я приказываю, чтобы он отдал руку и сердце той из вас, которая его больше любит.

– В таком случае он принадлежит мне! – крикнула княгиня.

– Нет, мне! – заявила барышня Нарышкина.

Обе принялись клясться, что жить без него не могут.

Екатерина Вторая снова улыбнулась.

– Вы ставите передо мной воистину трудную задачу, – промолвила она, пожимая плечами. – Впрочем, я придумала новый выход из создавшегося положения. Решением этого спора станет Кольцов, это справедливо уже потому, что ему следует искупить вину. Поскольку вы обе с равным основанием претендуете на право обладать им, а разделять его на две части возможным не представляется, то я повелеваю, чтобы он встал у того дерева, а вы, сударыни, будете стрелять в него до тех пор, пока не насытите свою жажду крови.

– Да это же невозможно! – запинаясь, пролепетала барышня Нарышкина.

– Что может быть невозможного, когда я приказываю?! – возразила императрица, досадливо хмуря гордые брови. – Вперед, Кольцов, вон к тому дереву!

Молодой офицер побледнел, однако повиновался.

Графиня Салтыкова зарядила пистолеты.

– Извольте стрелять, сударыни! – приказала Екатерина Вторая.

Княгиня взвела курок пистолета и вышла вперед.

– Я так сильно люблю его, – в крайнем возбуждении проговорила она, – что лучше увижу его мертвым у своих ног, чем в объятиях другой, – и прицелилась в Кольцова.

Но в тот момент, когда она нажала на спусковой крючок, барышня Нарышкина с криком отчаяния ударила снизу по стволу ее пистолета, и прозвучавший выстрел пришелся в воздух.

– Нет, нет, – одновременно воскликнула она, – он не должен умереть, берите его себе, моя любовь слишком велика, я лучше потеряю его, чем увижу его истекающим кровью.

Княгиня ликовала.

– Ну, теперь вы, Кольцов, мой, – крикнула она, – мой раб!

– Не торопитесь, голубушка! – промолвила тут императрица, кладя ей на плечо руку. – Барышня Нарышкина доказала, что любит его сильнее, чем вы. Он принадлежит ей!

Две недели спустя Кольцов и Софья Нарышкина торжественно обвенчались.

Одиннадцать с половиной (франц.) – карточная игра.

Наготове, на примете (итал.)

Даю честное слово (франц.)

Имеется в виду система взглядов физиократов, представителей классической буржуазной политической экономии второй половины XVIII в. во Франции (Ф. Кенэ, А. Р. Тюрго и др.), которые перенесли предмет исследования политэкономии из сферы обращения в сферу производства.

Интеллектуального круга, ученого сообщества (франц.)