Леопольд Захер-Мазох - Дамская дуэль

Греческая ротонда на одной из больших лужаек ее обширного парка являлась у княгини рабочей студией; на первом этаже ее помещалось химическое горнило и всевозможные загадочные приспособления для тогдашних, идущих еще рука об руку с алхимией, химии и физики; этажом выше располагалась библиотека, между высокими книжными шкафами которой были расставлены глобусы, бюсты выдающихся деятелей науки и скелеты животных; самый верхний этаж, с широко раздвигающимися окнами и специальной площадкой, служил для астрономических надобностей, и когда княгиня в широкой мантии из черного бархата и круглом бархатном берете, защищавшими ее от холодного ночного воздуха, появлялась здесь со своим адептом и начинала наводить подзорную трубу на звезды, она очень напоминала Фауста в женском варианте.

Однако вскоре ученой амазонке показалось, видимо, мало, что ее поклонник безропотно позволяет ей разоружать себя и всячески старается помогать ей в работе с ретортами и квадрантами. Теперь он должен был научиться играть на флейте, дабы аккомпанировать ей, когда она усаживается за клавесин, по ее требованию он стал, кроме того, брать уроки танцев у одного парижского танцмейстера, осевшего в Петербурге, и получил задание ежедневно после обеда, пока богиня его почивает в искусственно затемненной комнате, выгуливать ее собак.

В конце концов, Людмила подвергала его форменным испытаниям, совсем как то имели обыкновение делать дамы трубадуров и миннезингеров. Среди прочего случилась такая история. У нее в парке жил большой бурый медведь, содержавшийся в просторном загоне. Был он приобретен ею еще маленьким и посему сохранил в повадках лишь незначительные признаки дикости. И все же пребывание с ним один на один требовало, безусловно, известной отваги.

Так вот, однажды утром она с наилюбезнейшей улыбкой предложила своему обожателю войти в клетку с медведем и сделать этому забавному бурому малышу модную прическу.

В первое мгновение Кольцов остолбенел от удивления, однако недолго предавался размышлениям и подчинился. На свое счастье он уже давно, не ставя в известность об этом жестокую госпожу, установил с медведем добрые отношения. Он ежедневно приносил ему фрукты и пчелиные соты с медом, которые тот принимал с вежливым ворчанием и довольным рычанием.

И на сей раз гвардии подпоручик прихватил с собой те же лакомства. Сунув за пояс парочку заряженных пистолетов и персидский нож, он вооружился гребнем, щеткой, помадой и пудрой, велел садовнику открыть загон и вошел в тюрьму своего опасного приятеля, тогда как красавица Людмила, стоя у решетки снаружи, со странным – полулюбопытным, полузловещим – возбуждением за этой своеобразной сценой. Сначала медведь оставался совершенно равнодушным к происходящему, он положил могучую голову на передние лапы и только, моргая маленькими глазками, посматривал то вправо, то влево.

Кольцов окликнул его зычным голосом. Тот не пошевелился. Тогда лихой подпоручик бросил часть принесенных фруктов в миску для корма и пододвинул к нему. Потапыч принюхался, приподнялся и облизнулся на фрукты. Потом вдруг выпрямился во весь свой внушительный рост и, как-то по-особенному заурчав, вознамерился было заключить Кольцова в объятия.

Княгиня испугалась и вскрикнула, она решила, что сейчас потеряет своего обожателя.

А между тем косолапый не имел в виду абсолютно ничего дурного, просто запах меда, принесенного Кольцовым, пробудил его от сладкой дремоты и, когда, поднявшись, он узнал своего благодетеля, то попытался на свой неуклюжий медвежий лад обласкать того. Кольцов быстро сунул ему в пасть большой кусок пчелиных сот, после чего медведь благовоспитанно присел и, точно записной сластена, прищурив от удовольствия глаза, обстоятельно принялся уплетать лакомство.

Теперь настал самый подходящий момент осуществить рискованную затею. Долго не раздумывая, Кольцов споро взял в работу косматого сотоварища. Он сколь было возможно расчесал ему шерсть на голове, с помощью помады превратив ее в подобие парика, и, поскольку зверь уже начал, похоже, проявлять нетерпение и давал ему знать об этом своим рычанием, поспешил выдать ему новую порцию сладкого пахучего меда. В считанные секунды огромная голова медведя была обильно напудрена до снежной белизны, точно у какого-нибудь щеголя, а Кольцов на цыпочках быстро удалился из необычной парикмахерской. Когда дверь загона за ним захлопнулась, он с облегчением перевел дух. Опасная авантюра завершилась благополучно.

Людмила осыпала его восторженными похвалами, сердце ее, казалось, было покорено, но уже тем же вечером она к великому изумлению бедного подпоручика предложила ему новый экзамен.

– Вы представили мне настолько убедительное и достойное восхищения доказательство своего мужества и хладнокровия, – сказала она, – что теперь вам самому, несомненно, хочется продемонстрировать мне также образец своего образа мыслей и своих познаний.

Кольцов пришел в ужас, он потерял дар речи от неожиданности и только молча поклонился в ответ.

– Я дам вам достойное задание, – продолжала ученая амазонка. – Напишите, пожалуйста, сочинение под названием «Человек и природа», раскройте в нем все взаимосвязи, существующие между ними, покажите, насколько человек зависит от своей матери, в чем он вынужден мириться с зависимостью, а в чем может от нее освободиться, и даже встать над природой и оказывать на нее влияние. Впрочем, я забываю, что вы как раз сами и откроете нам совершенно новые, неожиданные перспективы в освещении этой материи.

Никогда еще Кольцов не чувствовал себя таким несчастным – никогда в жизни, даже в ту ночь, когда хотел застрелиться, – как сегодня, покидая дом прекрасной княгини Меншиковой в качестве автора будущей книги «Человек и природа». Где ему было взять идеи, откуда почерпнуть знания, да и просто раздобыть чистую бумагу для этого проклятого сочинения, будь оно неладно? Весь следующий день он не появлялся в меншиковском дворце, а понуро бродил по улицам, в караульном помещении понаблюдал за карточной игрой сослуживцев и, наконец, поплелся на урок танцев, и всю дорогу ему чудился преследующий его по пятам голос, который нашептывал ему на ухо: «Человек и природа!», и когда уже при исполнении менуэта он, стоя в третьей позиции, ожидал первого звука скрипки своего танцмейстера месье Пердри, у него против воли вырвались злополучные слова:

– Человек и природа!

Маленький француз, только было собравшийся взмахнуть смычком, замер и с неподдельным удивлением воззрился на подпоручика.

– Человек и природа, – эхом повторил он, – что вы этим хотите сказать?

– Посочувствуйте мне, – ответил Кольцов, – я должен написать книгу на эту тему, философскую книгу в духе французских энциклопедистов, но даже приблизительно не в состоянии себе представить, с какого конца подступить к этому делу.