РИЧАРД ХИЛЬДРЕТ - БЕЛЫЙ РАБ

Штаты Мериленд и Виргиния гордятся тем, что первыми потребовали прекращения торговли неграми в Африке и вывоза их оттуда. Эти штаты и в самом деле были, повидимому, сторонниками этой меры. Но у них были на это свои весьма веские основания. То самое постановление конгресса, которое дало им впоследствии основание всюду ссылаться на свою "гуманность", одновременно закрепило за ними монополию на всю внутриамериканскую торговлю рабами. Эта торговля сейчас с успехом конкурирует с пользующейся столь дурной славой и преследуемой законом торговлей на африканском побережье.

Торговлю рабами с Африкой господа виргинцы называют "пиратством", зато своя, внутренняя торговля рабами процветает в самом сердце страны, где она считается вполне законной и почтенной коммерческой деятельностью.

Колумбийский округ, в котором расположен и город Вашингтон, находится между Виргинией и Мерилендом. В силу своего удачного географического положения, а также в силу разных других причин он постепенно стал центром торговли живым товаром. Честь эту, однако, ему приходится делить с Ричмондом и Балтиморой, главными городами Виргинии и Мериленда.

Земли в обоих этих штатах разорены и совершенно истощены нелепой и устарелой земледельческой системой, применяющейся всюду владельцами чрезмерно обширных плантаций, пользующимися рабским трудом.

Продукты с этих плантаций те же, что и продукты, продаваемые землевладельцами из свободных штатов на Севере и Западе, и опасность конкуренции и полного вытеснения продуктов южан продуктами, добытыми свободным трудом, растет с каждым днем.

Многим из виргинских плантаторов не удается уравновесить свой бюджет иначе, как прибегая ежегодно к продаже одного или двух негров. С "юмором", достойным рабовладельцев, это называется "съесть негра".

Значительное число землевладельцев уже не надеется на выручку за свои урожаи. Они стараются, правда, хоть отчасти покрыть текущие расходы за счет доходов с плантаций, но сколько-нибудь значительную прибыль они ожидают только от "разведения" рабов для продажи их на южных рынках. На южные рынки поэтому всегда "выводится" достаточное количество виргинских рабов, так же как лошадей и мулов из Кентукки.

Но в Америке, так же как и в Африке, торговля невольниками влечет за собой серьезное бедствие - опустошение и вымирание. Целые округа в Нижней Виргинии постепенно превращаются в пустыню, и такая же угроза нависает над первыми поселениями англо-американцев, которые постепенно возвращаются к своему первоначальному состоянию. Некогда пышные поля теперь покрыты густой и почти непроходимой порослью, которой быстро завладевают лоси и другие животные - первые обитатели этих мест.

Нас загнали во двор тюрьмы, и за нами захлопнулись тяжелые ворота, обитые крупными железными гвоздями. Тогда только принялись отпирать огромные замки на дверях самой тюрьмы. Когда дверь распахнулась, нас без всяких церемоний втолкнули внутрь помещения.

Бледный луч луны скользнул сквозь узкую решетку на окнах, но прошло некоторое время, прежде чем мне удалось хоть что-нибудь различить.

Когда мои глаза немного привыкли к темноте, я увидел, что меня со всех сторон окружают люди. Их было не менее сотни. Мужчины и женщины, большей частью в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет, в невообразимой тесноте валялись на голом полу.

При нашем появлении кое-кто поднялся. Нас окружили и засыпали вопросами о том, кто мы и откуда. Казалось, эти люди готовы были радоваться всему, что нарушало однообразие их жизни в заключении. Но мы были так измучены и истощены, что нам было не до разговоров. Мы повалились на пол, и несмотря на гниль и миазмы, насыщавшие окружавшую атмосферу, не замедлили уснуть мертвым сном. Сон - лучшее утешение несчастных, и у него есть то преимущество, что он охотнее смыкает вежды угнетенных, чем угнетателей. Вряд ли кто-нибудь из совладельцев торгового дома "Братья Сэведж и К°" спал в эту ночь таким глубоким и спокойным сном, каким спала наименее умиротворенная из его новых жертв.

Настало утро, дверь тюрьмы распахнулась, и нам было разрешено бродить взад и вперед по двору, окружавшему наше новое жилище. Нам роздали скудные порции маисовых лепешек - это был завтрак, которым считали возможным накормить нас хозяева, столь же жадные, сколь и богатые.

Закусив, я уселся на землю, внимательно приглядываясь к окружающему. Заключенные собирались небольшими группами - по двое или по трое, иногда и больше. Мужчин было больше, чем женщин, хотя после нашего прибытия эта часть печального сборища значительно увеличилась. Вновь прибывшие явно пользовались успехом, и на них со всех сторон сыпались предложения вступить во временную связь, которая продлится столько времени, сколько суждено пробыть вместе в этой тюрьме. Большинство женщин, которых мы здесь застали, уже успело заключить такого рода брачные союзы.

Все эти легкие увлечения и ухаживания были в полном разгаре, когда вдруг один из присутствующих, молодой долговязый парень с очень забавной физиономией, притащил откуда-то скрипку и после краткого вступления заиграл что-то веселое. Его мгновенно окружила плотная толпа заключенных, которые тут же, разбившись на пары, пустились плясать. Музыкант, все больше увлекаясь, с каждой минутой ускорял темп, а танцоры с хохотом и криком, словно охваченные самым бурным весельем, напрягали все усилия, чтобы следовать его бешеному темпу.

Так и всегда люди, у которых иссякает естественный источник радости, стараются обмануть самих себя, прибегая к искусственному возбуждению. В громадном большинстве случаев - увы! - мы поем и пляшем не потому, что нам так уж весело, а потому, что пытаемся вызвать в себе веселость. Такая внешняя веселость редко является проявлением настоящей радости. Гораздо чаще она служит лишь прикрытием, за которым таятся усталость и боль, мучительный трепет истерзанного сердца.

Не все присутствующие, однако, присоединились к танцующим. День был воскресный, а часть рабов считала грехом плясать не только в воскресенье, но даже и в будни. Более серьезные люди столпились в противоположном углу двора. Все внимание здесь сосредоточилось на молодом негре со спокойным и благообразным лицом. Взобравшись на опрокинутую вверх дном кадку, он вытащил из кармана книжечку псалмов и запел. Голос у него был мягкий, и пение звучало довольно приятно. Кое-кто из собравшихся стал подтягивать, и исполняемый хором псалом почти заглушил пиликанье скрипки, хохот и взвизгиванье танцующих. Я заметил, что некоторые из танцующих бросают задумчивые взгляды в сторону поющих. Пение еще не замолкло, а уже большинство женщин, выйдя из круга танцующих, примкнуло к толпе, окружавшей проповедника.