РИЧАРД ХИЛЬДРЕТ - БЕЛЫЙ РАБ

- Надеюсь, - сказал он, - что эта старуха еще в состоянии держать мотыгу. Свои двадцать долларов я из нее выколочу - одно лето она во всяком случае еще проработает.

Несчастная женщина с минуты смерти своего хозяина ни разу даже головы не подняла. Но чувство обиды за то, что ее так дешево оценили, заставило бедняжку забыть свое горе, забыть даже и о тяжкой участи, которая ей предстояла. Повернувшись к своему новому господину, она крикнула ему, что у нее еще достаточно сил и бодрости, и стала уверять его, что из всех покупателей именно он сделал самое выгодное приобретение.

Старик беззвучно рассмеялся. Легко было на его лице прочесть все, что он думал, и угадать, что он решил поймать несчастную старуху на слове.

Несколько человек, наиболее слабых и дряхлых, не могло быть продано за отсутствием покупателей. Они не стоили даже назначенной цены, и никто не надбавил ни цента. Не знаю, какая их постигла судьба.

Торговец, купивший большую часть детей, отказался от участия в торгах на матерей, которые по возрасту своему уже не были способны рожать. Расставание этих несчастных с детьми сопровождалось душераздирающими сценами. Бедные крошки, только накануне покинувшие места, где они родились и росли, а сейчас отрываемые от матерей, которые выносили их и выкормили, с жалобным криком протягивали ручонки, - мучительная картина детского горя.

Матери тоже плакали, но горе их проявлялось менее шумно. Была среди них пожилая женщина, как она говорила, мать пятнадцати детей. При ней оставалась только девочка лет десяти-двенадцати. Все другие были давно распроданы, рассеяны по всей стране, и матери ничего не было известно о них. И вот сейчас ей предстояло расстаться с последним, самым младшим ребенком. Девочка с выражением безмерного ужаса цеплялась за платье метери. От ее криков должно было, казалось, содрогнуться даже самое ожесточенное сердце.

Новый хозяин схватил ее, хлестнул плеткой и приказал "прекратить этот гнусный рев". Работорговец - даже и тогда, когда старается приобрести внешность "джентльмена", - всегда остается варваром, независимо от того, на побережье ли Гвинеи или в "старых владениях" он занимается своим ремеслом.

Покончив со своими покупками, наш новый хозяин поспешил двинуться со своим гуртом в путь. Он являлся агентом крупной фирмы по торговле рабами. Главный "склад" фирмы помещался в Вашингтоне, в том самом городе, где заседало федеральное правительство, - в столице Соединенных Штатов. Туда-то он и собирался препроводить нас. Общее количество закупленных им "голов" составляло около сорока человек - мужчины, женщины и дети, всех примерно поровну. Нас скрепили попарно, надев железные ошейники, от которых спускались такие же цепи, в свою очередь спаянные с общей тяжелой железной цепью, связывавшей вместе всю нашу колонну. Кроме того, рука каждого из нас с помощью особых наручников была прикреплена к руке соседа, и эти наручники, в свою очередь, соединялись еще общей цепью. В обычных условиях, вероятно, удовлетворились бы ошейниками и прикрепленными к ним цепочками, но наш новый хозяин столько наслышался от собравшихся на торги соседей майора Торнтона о том, что мы "опасные негодяи", что счел лучшим принять все "разумные меры" предосторожности.

Цепь качнулась, и мы двинулись в путь. Хозяева, которым помогали нанятые на этот случай надсмотрщики, ехали верхом по бокам колонны, вооруженные, как и подобает, длинными бичами.

Это было тяжелое и очень печальное путешествие. У нас не было особого желания торопиться… Несчастные дети изнемогали под тяжестью цепей и падали от усталости: они не привыкли к дальним переходам. Все мы ослабели от недостатка пищи; наш новый хозяин был человек расчетливый и старался сократить путевые издержки.

Я не стану утруждать читателя описанием однообразного и мучительного путешествия. Скажу только, что после нескольких дней ходьбы мы переправились через величественную и широкую реку Потомак и ночью достигли федеральной столицы, или, вернее, того места, где ей предстояло быть выстроенной. В те годы, о которых я рассказываю, Вашингтон был большой деревней, дома которой были разбросаны, по обширному участку и нередко отделялись друг от друга пустынными полянами, поросшими бурьяном; и все же в нем можно было предугадать величие и богатство будущего центра федерации. Не достроенный еще Капитолий белел в свете луны и обещал стать тем великолепным зданием, каким стал впоследствии. В окнах виднелся свет - возможно, что там заседал конгресс.

Вид этого здания произвел на меня сильное впечатление. "Здесь, - подумал я, - мудрость великого народа, собранная воедино, посвящает свои силы созданию законов, которые должны обеспечить благополучие всего населения страны, - законов, справедливых и равных для всех, достойных свободного народа и великой демократии…"

В ту самую минуту, когда я мысленно произносил эти слова, железный обруч, охватывавший мою шею, коснулся места, где кожа была повреждена трением ошейника. Боль, причиненная этим прикосновением, резкое движение, которое я невольно сделал, и последовавший за ним звон цепей напомнили мне, что "справедливые и равные для всех законы свободного народа и великой демократии" не могли спасти миллионы [18]людей от ужасов угнетения и рабства. Щелканье бичей наших надсмотрщиков заставило нас с особой остротой почувствовать, что даже у стен этого храма свободы, нет! - под самыми сводами этого храма не нашлось никого, кто осмелился бы осудить или потребовать отмены самой бесчеловечной, позорной и гнусной тирании! Что же это за свобода, священный храм которой служит невольничьим рынком?!

Что же это за свобода, если она в самом здании высшего законодательного собрания страны терпит дерзкие выходки представителей рабовладельческой аристократии?!

Мы проследовали вверх по улице, тянувшейся вдоль Капитолия, и добрались до "склада" фирмы "Братья Сэведж и К°". Вот эти-то господа и были нашими новыми хозяевами. Площадка в пол-акра была окружена забором высотой в двенадцать футов, щедро утыканным вверху железными остриями и осколками стекла.

Посредине площадки виднелось невысокое кирпичное строение с маленькими окнами, прикрытыми решеткой. Массивная дверь была снабжена крепкими замками и засовами.

Таков был торговый дом "Братья Сэведж и К°". Здесь, под самыми стенами Капитолия, помещался их главный "склад", сюда сгоняли рабов, которых компания скупала во всех концах страны. А когда собиралось достаточное количество рабов, их переправляли партиями или грузили на суда и сплавляли на Юг.

Фирма "Братья Сэведж и К°" имела, разумеется, возможность, на равных правах с другими работорговцами, пользоваться местной городской тюрьмой. Но, принимая во внимание широкий размах их торговых операций, городская тюрьма была слишком мала, - и они выстроили собственную тюрьму, поставленную под начало настоящего опытного тюремщика и ничем особенно не отличавшуюся от той, куда полагается сажать преступников. Рабам разрешалось днем прогуливаться по двору, но с наступлением сумерек их всех, без разбора, загоняли в тюремное помещение. Здесь ощущался острый недостаток воздуха и места: людей сюда сгоняли сотнями. Все время, что нам пришлось пробыть там, мы буквально задыхались от духоты и зловония. По утрам я выходил во двор с тяжелой головной болью, дрожа от лихорадки.