РИЧАРД ХИЛЬДРЕТ - БЕЛЫЙ РАБ

Это предположение могло бы оказаться правильным, если б я был лошадью или волом. Но, к моему несчастью, я был человеком, и не одни животные потребности управляют нашими действиями, и не в них одних источник наших радостей и наших страданий.

Нужно признать, что большая часть рабов на плантации майора Торнтона, то ли от природы не обладая чрезмерной чувствительностью, то ли отупев в условиях многолетнего бесправия и гнета, была, повидимому, вполне удовлетворена своей участью. Таких именно рабов майор Торнтон предпочитал всем остальным. В этом вопросе он вполне сходился со своими соседями: чем меньше раб развит, тем он ценнее для своего хозяина. И наоборот - раба, проявившего какие-либо особые способности, следует считать негодяем или мошенником.

Мне не понадобилось много времени, чтобы заметить явное предпочтение, которое хозяин оказывает тупицам, и я принял все меры, чтобы угодить ему в этом отношении. Уже в самый короткий срок я стал его любимцем, и благосклонность майора проявилась в чрезмерной снисходительности, с которой ко мне стали относиться на плантации. Но и это не делало меня счастливым.

Чаще всего случается, что счастье состоит не в самом переживании радости, а в стремлении к ней и в ожидании ее. Для человека, обладающего богатством, властью и славой, они - ничто. Увлечение борьбой, стремление к намеченной цели, трудности и их преодоление - вот что дает радость.

Нет такого высокого положения, которое само по себе сколько-нибудь длительное время могло бы доставлять радость. И, с другой стороны, даже при самых жалких условиях, если существует хоть какая-нибудь надежда на улучшение, человек не чувствует себя совершенно несчастным. Так уж создан человек, и только в этом подчас можно найти ключ к тысяче явлений в духовной жизни людей - явлений, кажущихся на первый взгляд противоречивыми и загадочными.

Человек, которому окружающие условия дают возможность, следуя его влечению, пойти по им самим намеченному пути, может - достигнет ли он цели или нет - считать, что ему выпала на долю вся положенная человеку полнота счастья. И наоборот, человек, которому судьба, случай или другие неблагоприятные обстоятельства мешают двигаться к намеченной цели и подавляют его порывы, не может не вызывать жалости, хотя бы внешние условия его жизни на первый взгляд и казались блестящими.

Первому даже тяжкий труд дарит наслаждение. Он подобен охотнику, которого один вид дичи воодушевляет и делает нечувствительным к усталости. Надежда увлекает его вперед.

Эти восторги неведомы второму. Для него жизнь лишена цели - отдых тяготит его, а труд кажется нестерпимо утомительным.

Все это не праздные рассуждения. Прочитавший предшествующие строки поймет, почему даже у такого хозяина, как Торнтон, я не ощущал ни радости, ни счастья.

Спору нет - я хорошо питался, был прилично одет и не слишком перегружен работой. В этом отношении был, вероятно, прав мой хозяин, с гордостью утверждавший (и я впоследствии убедился в его правоте), что мне жилось лучше, чем многим свободным людям. Но в моей жизни недоставало одного условия, доступного только свободным людям, и отсутствия этого условия было достаточно, чтобы сделать меня несчастным и жалким, - я был лишен каких-либо прав. Я не имел права работать на себя, а вынужден был работать на хозяина, не имел права итти своим путем, вместо того чтобы отдавать все свои силы на пользу другому.

Плохо знает человеческую природу тот, кто не понимает, что всякий, вышедший за пределы животного состояния, предпочитает мерзнуть и терзаться голодом на свободе, чем быть сытым, одетым, но изнывать в неволе.

Я был несчастлив потому, что мне не на что было надеяться. Я был рабом, и закон лишал меня каких-либо шансов на освобождение. Никакие усилия не могли улучшить моего положения, как никакие силы не могли предотвратить того, что я завтра мог попасть в руки нового хозяина - такого жестокого и безжалостного, каким только может стать человек, давший волю самым дурным своим и низменным инстинктам.

Будущее сулило одни лишь невзгоды. Я мог, как и многие мне подобные, погибнуть от холода и недоедания, от пули или под плетью надсмотрщика, мог даже быть повешен без суда и следствия. Но улучшить своего положения я не мог… Я был пожизненно заключенным, в данное время не страдающим от отсутствия одежды и пищи, но не имеющим ни единого шанса на то, чтобы выйти за стены своей тюрьмы. В любую минуту мне грозила возможность перемены хозяина, возможность попасть под власть нового тюремщика, терзаться муками голода и постоянно трепетать от страха перед плетью. Я был лишен всех надежд и желаний, которые для свободного человека являются главными двигателями в его жизни и деятельности. Я не смел мечтать о том, что мне будет принадлежать хоть самая жалкая хижина, что эта хижина, какой убогой бы она ни была, будет моей собственностью или что у меня будет хоть единый акр земли, пусть даже бесплодной и голой, но моей собственной. Я не имел права жениться (бедная моя Касси!…), иметь детей, любовь которых стала бы опорой и утешением моей старости. Мои дети, вырванные из объятий матери, могли быть проданы работорговцу. Мать могла подвергнуться той же участи, а я остался бы один, снедаемый горем, старый и беспомощный.

Все, что придает силу свободному человеку и наполняет сердце его радостью, для меня не существовало. Я трудился, но лишь для того, чтобы избежать плети. Невозможность проявить инициативу убивала энергию, и поэтому каждый взмах мотыги или лопаты стоил напряжения всех сил.

Нужно отметить еще и следующее: истинное понимание собственной выгоды, отличавшее майора Торнтона от владельцев соседних плантаций, конечно, ограждало его рабов от голода и холода. И все же те из них, которых невежество и долголетнее угнетение не довели еще до полного отупения, испытывали особые, мучительные страдания. Если б нас не кормили досыта и мы бродили бы полуголодные, как невольники на соседних плантациях, то это толкало бы нас на проявление инициативы, требовало бы напряжения умственных способностей при обдумывании плана действий, которые должны были бы пополнить наши рационы.

Но мародерство в Окленде не было в чести. Приманка была недостаточной по сравнению с риском, на который приходилось итти: уличенный в краже знал, что будет немедленно продан. В деньгах мы не нуждались - что мы могли на них приобрести? Ведь еда у нас была готовая, и одевали нас достаточно хорошо. Единственная роскошь, которой нам могло нехватать, - это виски, но мы могли приобретать его, не прибегая к краже. Майор Торнтон предоставлял каждому из нас в полное распоряжение маленький участок земли, - так принято было всюду. Но необычным было то, что майор Торнтон давал нам время для обработки этих участков. Он даже старался поддерживать наше рвение, покупая у нас наш урожай не по смехотворно низкой цене, как делали его соседи, а по настоящей его стоимости.