РИЧАРД ХИЛЬДРЕТ - БЕЛЫЙ РАБ

Прошло всего несколько лет после того, как плантация перешла в руки Торнтона, - и она изменилась до неузнаваемости. Прежние развалившиеся строения были снесены и заменены новыми, земли, прилегавшие к усадьбе, обнесены изгородью и густо засажены. Тщательно обработанная почва быстро приобретала прежнее плодородие.

Соседние плантаторы, поместья которых находились в таком же плачевном состоянии, как и поместье Окленд до того, как оно стало собственностью майора Торнтона, с удивлением и завистью следили за непонятными для них изменениями. Их сосед, Торнтон, не делал тайны из применяемых им методов. Человек он был общительный и любил поговорить, особенно если речь заходила о его системе обработки земли. Но сколько он ни повторял одно и то же всем своим соседям по очереди, сколько ни пытался втолковать им, какие преимущества имеет его метод, - последователей у него не нашлось. У него было три излюбленных конька, но ни один из них не оказался приемлемым для его соседей. Он так и не сумел внушить им, что единственная мера для улучшения бесплодной почвы - посев на ней клевера; что лучший способ управлять поместьем - это управлять самому; и, наконец, что только хорошо кормя своих рабов, можно добиться, чтобы они не грабили полей и не похищали овец.

Хотя майору Торнтону и не удалось найти последователей, сам он твердо продолжал итти по намеченному им пути. Особенным "новатором" он проявил себя в своем обращении с рабами.

- Человек с добрым сердцем, - говорил он, - бывает добр и к своему скоту. - И, не будучи наследственным плантатором, он возмущался при мысли, что можно к рабам относиться хуже, чем к лошадям.

- Вам, полковник, - сказал он как-то, обращаясь к одному из соседей, - ничего не стоит связать негра и собственноручно нанести ему сорок ударов плетью. Вы с детства привыкли к этому, и вам это легко. Но, как ни странно вам это покажется, мне легче было бы, если бы отстегали меня самого, чем отстегать негра. Что бы ни случилось, я стараюсь обойтись возможно меньшим числом ударов. Именно поэтому главным образом я и не нанимаю управляющего. Плеть и пара наручников - вот вся наука ваших управляющих и надсмотрщиков. У них нет ни желания, ни сознания необходимости придумать что-нибудь другое, - а если б и было желание, то у них нехватило бы умения, - чорт бы их всех побрал! Вы сами знаете: у каждого есть свои странности. Я лично не терплю щелканья бича и не желаю слышать этот звук на моей плантации, даже если щелкает бичом возчик, погоняющий лошадей.

Майор Торнтон в этой речи вкратце изложил всю свою систему. Он был тем, чем вынужден быть любой рабовладелец по самому своему положению, - а именно тираном. Он не задумываясь заставлял людей работать на него и присваивал плоды их труда - а это ли не высшее проявление тирании! Но даже будучи тираном, как и всякий другой рабовладелец, он умел оставаться в пределах благоразумия и хоть какой-то человечности, что было совершенно чуждо большинству его соседей. Он не испытывал ни малейшего желания отказаться от того, что закон определял как его "право собственности" по отношению к рабам, как не испытывал желания подарить кому-нибудь свои земли. Заговори с ним кто-нибудь об освобождении негров или хотя бы об ограничении прав рабовладельцев, и он одним из первых выразил бы глубокое возмущение таким "нелепым и наглым посягательством на его священное право собственности". Но все же, теоретически требуя всей полноты власти и всех преимуществ, какими обладает неограниченный деспот, он на практике проявлял известную гуманность и благоразумную сдержанность - качества, очень редкие у плантаторов в их взаимоотношениях с рабами.

Эти редкие качества привели майора Торнтона к открытию, совершенно неожиданному для его соседей, - во всяком случае в те годы, о которых я повествую, - а именно: он пришел к заключению, что рабы не могут работать без пищи и что кормить их и предоставлять им приличное жилье так же необходимо, как давать лошадям овес и содержать их в сухой и чистой конюшне.

"Питайтесь как следует и как следует работайте" - было его излюбленным девизом. И, право же, нужно было побывать в Америке, чтобы услышать, что такой девиз - "нелепость" и обличает в том, кто им руководствуется, глупое и совершенно излишнее благодушие.

Что же касается бича, то майор Торнтон, выражаясь его собственными словами, не терпел его. Не то чтобы он не считал себя вправе им пользоваться, - нет, мне однажды пришлось слышать, как он ответил миссионеру, позволившему себе какое-то осторожное замечание по этому щекотливому вопросу, что он имеет такое же право высечь своего раба, как съесть свой обед. Но нельзя все же не отметить, что майор Торнтон, то ли из чувства гуманности, то ли по какой-нибудь другой причине, прибегал к плети очень редко - разве что был уж очень разгневан. За все время, что он был моим хозяином, то есть на протяжении почти двух лет, я припомню не более дюжины таких экзекуций. Если кто-либо из его рабов совершал проступок, считавшийся в тех условиях тяжелым, - например, повторные кражи, попытка к бегству, отказ от работы, дерзость, неповиновение, - майор Торнтон продавал его. И - странная непоследовательность, которую нередко приходится наблюдать, - этот столь гуманный человек, который не терпел у себя на плантации бичевания раба, не задумываясь готов был оторвать этого раба от жены и детей и выставить на продажу, зная, что он может попасть в руки самого жестокого хозяина.

Мысль о том, что нас могут продать, всегда жила в нас, принуждая к труду и безоговорочной покорности, и действовала не менее сильно, чем на других плантациях плеть.

Всем нам отлично было известно, что таких хозяев, как майор Торнтон, найдется не много. Одна мысль о том, что нам придется променять наши хорошенькие и опрятные хижины, нашу обильную пищу, добротную, своевременно выдаваемую одежду и мягкое обращение, к которому мы привыкли в Окленде, на грубость и полуголодное существование, которое ожидало нас у большинства других владельцев, - одна эта мысль приводила нас в ужас. Майор Торнтон прекрасно понимал это и умело поддерживал в нас этот благодетельный страх, раза два в году осуществляя на деле угрозу продать провинившегося раба.

Умел он также возбуждать наше рвение при помощи мелких подарков и наград. Если наше дневное задание было выполнено, он никогда не позволял себе возлагать на нас добавочную работу и поддерживал в нас бодрость, разрешая свободно распоряжаться временем, как только бывал выполнен урок. Все же мы даже в свободное время лишь с большими предосторожностями решались ступить на территорию соседних плантаций: по горькому опыту мы знали, что ближайшие к нам рабовладельцы с единодушием, достойным таких людей, как они, не решаясь открыто проявить свою неприязнь к майору, пользовались всяким удобным случаем, чтобы выместить свою злобу против него на его рабах. Да будет мне разрешено по этому поводу привести один эпизод, участником которого мне пришлось быть; он может послужить не только яркой иллюстрацией виргинских нравов, но и доказательством следующего неоспоримого положения: там, где закон способствует угнетению одной части населения, он редко пользуется уважением и остальной части этого населения.