РИЧАРД ХИЛЬДРЕТ - БЕЛЫЙ РАБ

Природа создала его для того, чтобы он стал одним из тех великих духом, которые внушают трепет тиранам и в первых рядах борются за свободу, а методисты превратили его в приниженного раба, покорного и безропотного, считавшего верность хозяину своим самым священным долгом. Он никогда не брал в рот виски, не крал и скорее согласился бы подвергнуться порке, чем произнести хоть слово лжи. Эти качества, столь редкие у раба, заслужили ему благоволение управляющего мистера Карльтона. Он относился к Томасу как к доверенному слуге, оставлял ему ключи и поручал раздачу пищи. Томас так аккуратно и честно выполнял порученное ему дело, что даже и придирчивый управляющий ни в чем не мог упрекнуть его. За все десять лет, проведенные в Карльтон-Холле, Томас ни разу не подвергался наказанию плетьми. Он пользовался расположением не одного только управляющего, но сумел завоевать и доброе отношение к себе своих товарищей. Никогда, кажется, не приходилось мне встречать человека с таким добрым сердцем и с такой душевной мягкостью.

Всегда, когда представлялась возможность помочь несчастному, он был готов на любые жертвы. Он делился с голодными своим пайком, работал за тех, у кого нехватало сил выполнить дневной урок. Кроме всего этого, он был духовным главой всех рабов плантации и проповедовал и молился не хуже самого хозяина.

Его религиозный пыл не вызывал у меня восторга, но я все же искренне любил его, восхищался его добротой и выдержкой, и мы уже давно были близкими друзьями.

Томас был женат на женщине по имени Анна, веселой, остроумной и хорошенькой резвушке. Он нежно любил ее и был безмерно счастлив, что его не разлучили с ней при продаже. Он склонен был рассматривать эту удачу как особый дар провидения. Никогда не приходилось мне видеть человека счастливее Томаса, когда он узнал, что жена его одновременно с ним приобретена генералом Картером. Большего он и желать не смел. Он сразу же перенес на нового хозяина всю свою преданность и радостно отдавал ему все силы свои и усердие.

В то время как я и остальные мои товарищи с самого прибытия в Лузахачи не переставали жаловаться на чрезмерную тяжесть работы и недостаточную пищу, Томас ни разу не выказал неудовольствия и работал с таким увлечением и энергией, что вскоре прослыл лучшим рабочим на всей плантации.

Жена Томаса всего несколько недель назад родила. Ребенка, по господствующему в Южной Каролине обычаю, приносили к матери в поле, чтобы она могла тут же покормить его грудью. Каролинские плантаторы, такие щедрые, когда речь идет об их удовольствиях, становятся до предела расчетливыми и скупыми, когда дело касается их рабов.

Однажды в душный и жаркий вечер Анна, приняв своего ребенка из рук маленькой девочки, которой было поручено днем смотреть за ним, покормила его, сидя в тени дерева. Выполнив свой материнский долг, она медленно и, возможно, не слишком охотно направилась обратно к месту своей работы. В эту минуту в поле верхом прискакал управляющий. Его звали мистером Мартином. Это был здоровенный детина, славившийся своим умением держать рабов в должном повиновении. Он не спускал им ни малейшего признака лени во время работы и никогда не позволял, чтобы раб, переходивший с одной стороны поля на другую, шел шагом: он требовал, чтобы тот бежал бегом.

Возможно, что Анна в эту минуту забыла об этом нелепом приказе. Управляющий в ярости осадил коня и, подозвав ее, стал осыпать грубыми ругательствами, а затем несколько раз ударил хлыстом по лицу и по голове.

Томас видел все это. Казалось, он сам с удесятеренной силон ощущает боль от ударов, сыпавшихся на голову Анны. Такого испытания его вера не могла выдержать. Он бросился на помощь к Анне.

Мы пытались остановить его, но крики и плач жены заглушили в нем голос рассудка. Он словно не слышал нас.

Томас так стремительно бросился к управляющему, что тот не успел даже уловить глазом его движения. Томас вырвал из его рук хлыст и прерывающимся голосом спросил, по какому праву он позволяет себе истязать женщину, которая ни в чем не провинилась.

Для мистера Мартина такая невероятная дерзость явилась полной неожиданностью. Натянув поводья, он заставил лошадь отступить, а затем, придя в себя, выхватил пистолет и прицелился в Томаса, который, отшвырнув хлыст, бросился бежать. Мистер Мартин выстрелил ему вслед, но рука его дрожала от бешенства, и он промахнулся, а Томас, перескочив через изгородь, скрылся в густой заросли.

Разъяренный управляющий обратил тогда весь свой гнев на несчастную Анну, которая, дрожа от ужаса, громко рыдала. Подозвав объездчика и еще двух или трех других мужчин, он приказал сорвать с нее одежду. И тогда началось настоящее истязание. Ременный бич при каждом ударе впивался в тело несчастной, кровь текла ручьем, и крики ее раздирали сердце.

Я должен был, казалось, уже привыкнуть к подобного рода зрелищам, по и у меня потемнело в глазах. Мне хотелось схватить негодяя за горло, опрокинуть его наземь… Не знаю, как я совладал с собой… Знаю лишь одно: только рабство может сделать человека способным видеть, как избивают женщину, и не вступиться за нее…

Еще до того, как окончилось избиение, Анна упала, потеряв сознание.

Управляющий приказал нам соорудить носилки из веток и перенести ее к нему в дом. Мы повиновались. Не успели мы переступить порог его дома, как он надел на шею несчастной женщины тяжелую цепь, которую прикрепил к толстой балке под потолком. Ее обморочное состояние, по его словам, было чистейшим притворством: стоит ему отвязать ее, как она немедленно вскочит и побежит вслед за своим мужем.

Затем нам приказали пуститься в погоню за Томасом. Мы разошлись в разные стороны, делая вид, что усердно ищем его во всех концах леса. Но, за исключением объездчика и еще двух или трех подлых трусов, надеявшихся заслужить милость управляющего, никто, разумеется, и не пытался найти его.

Почти сразу за изгородью, ограждавшей возделанные поля, начиналось болото, поросшее камышом, кустами и каучуковым деревом. Пробираясь между кустами, я вдруг увидел Томаса, Он стоял, опираясь о древесный ствол. Когда я приблизился к нему, он положил руку мне на плечо.

- Что они сделали с Анной? - спросил он, и голос его дрогнул.

Я постарался, как мог, скрыть от него правду и ничего не сказал об истязании, которому подвергли Анну. Но я попытался дать понять Томасу, в каком бешенстве сейчас мистер Мартин, и посоветовал моему другу не показываться ему на глаза, пока тот не успокоится. Я заверил Томаса, что найти его вряд ли удастся.