РИЧАРД ХИЛЬДРЕТ - БЕЛЫЙ РАБ

Ежегодно после окончания жатвы устраивался большой костюмированный праздник, где участники также распределялись в зависимости от своих заслуг. Наиболее заслуженным предоставлялось право первыми выбирать себе костюмы. Нельзя, правда, сказать, чтобы эти костюмы отличались особым разнообразием. Нарядиться можно было генералом Вашингтоном в треуголке и с огромной саблей, можно было также облачиться в платье, весьма смахивавшее на платье покойного отца мистера Мэзона, а в последнее время, после избрания в президенты генерала Джексона, большим соблазном было изображать и этого именитого гражданина.

Мистер Мэзон выплачивал своим рабам небольшое вознаграждение за работу, проделанную ими сверх задания, и возможность купить какие-нибудь вещи, в которые можно было бы нарядиться на этот бал, также служила способом поощрения, особенно для женщин.

Среди рабов попадались великолепные актеры. Они мастерски изображали некоторых солидных окрестных граждан - врачей, судей, управляющих и даже священников. Мистер Мэзон уверял, что многие из них играли не хуже всяких знаменитостей, которых ему приходилось видеть в Нью-Йорке и в Лондоне. Самую мысль дать им возможность выступать на сцене, хотя бы для развлечения своих сотоварищей, ему подсказал один плантатор из Индии, с которым он познакомился в Англии.

Через несколько дней после моего прибытия в Карльтон-Холл я вместе с мистером Мэзоном, относившимся ко мне очень дружески, поехал в Поплар-Гроув.

От невольничьего поселка сохранился только маленький домик, выстроенный миссис Монтгомери для меня и Касси. В этом доме родился наш ребенок. У входа еще виднелся куст жимолости, посаженный Касси в память этого радостного дня. Сейчас он весь как-то изогнулся, ветви его скрючились, и он казался старым и ветхим.

Крохотный садик перед домом и сейчас содержался в полном порядке, и мне показалось, что я узнаю кусты роз, которые мы когда-то посадили здесь.

Мистер Мэзон не мог, разумеется, угадать, какие чувства наполняли мое сердце, когда мы проезжали мимо этого дома. Как хотелось мне остаться одному! Я с трудом удержался, чтобы не соскочить с лошади и не вбежать в дом. Господи! Мне казалось, что я сейчас вновь увижу жену мою и сына!…

Мистер Мэзон между тем рассказывал мне о том, что применявшаяся им система давала ему не только душевное удовлетворение, но и значительно повысила доходность плантации. Он уже почти освободился от закладной, тяготевшей над поместьем.

Я поздравил его с успехом и с тем, что он нашел путь к разрешению проблемы, которую я, на основании всего виденного мной, считал неразрешимой, - а именно - сделать жизнь на плантации терпимой и для рабов и для хозяина.

Мистер Мэзон, казалось, был польщен моей похвалой, но все же в сомнении покачал головой.

- Я, конечно, рад слышать, что вы одобряете мои усилия… Но все же я должен признаться, что такое положение вещей мучительно и для хозяина и для рабов, одним словом - для всех нас.

Хотя мы до сих пор разговаривали с мистером Мэзоном как будто бы вполне откровенно и я не счел нужным скрыть от него впечатление, которое произвели на меня мои приключения в Ричмонде, я все же не мог не заметить, что сам он проявляет известную сдержанность, словно сомневаясь, следует ли ему свободно высказываться, но мне очень хотелось заставить его выразить свое настоящее мнение.

- Если бы все хозяева походили на вас, - заметил я, - рабство не стало бы тем, что оно есть.

- Его не существовало бы! - с горячностью воскликнул он.

- Неужели вы аболиционист? - спросил я с удивлением.

Не успел я произвести эти слова, как уже пожалел о них: мне сразу же стало ясно, что даже в ушах мистера Мэзона, при всей его доброте и несомненном здравом смысле, страшное слово "аболиционист" звучит как синоним насилия и убийства.

- Я не более аболиционист, - произнес он, наконец, с некоторым смущением, - чем Вашингтон или Патрик Генри. [23]Рабство - подлое, глубоко возмутительное учреждение. Но усилия отдельной личности не могут, к сожалению, разрушить эту гнусную систему. Для этого требуются массовые действия. В одном я уверен: если б сразу освободили всех рабов, от этого произошло бы гораздо меньше зла, чем за десять лет приносит как черным, так и белым система рабства.

- Но ведь вы, наверное, знаете, - произнес я, - что, согласно общему мнению, рабов следует предварительно подготовить к свободе. Иначе, как принято говорить, они этой свободой станут злоупотреблять. Их нужно предварительно "соответственно воспитать", тогда только они сумеют пользоваться дарованной им свободой.

Говоря все это, я испытующе глядел на моего собеседника: мне хотелось знать, насколько он сумел освободиться от распространенных предрассудков.

- Пока, - задумчиво проговорил мистер Мэзон, - это, к сожалению, праздный вопрос. Хозяева, вовсе и не думают освобождать своих рабов. Что же касается подготовки и воспитания, - право же, по моему мнению, рабовладельцы больше нуждаются в этом, чем негры. Рабы достаточно подготовлены к жизни на воле и, поверьте, сумели бы пользоваться своей свободой лучше и достойнее, чем свободные граждане во многих наших штатах.

- Но не считаете ли вы, - продолжал я, - что рабы тотчас после освобождения набросятся на белых и займутся грабежами и убийствами? Ведь так, кажется, говорят у вас в Америке противники отмены рабства?

- Это глупые россказни! - с горячностью воскликнул мистер Мэзон. - Их из корыстных соображений распространяют наши плантаторы. Рабам, если б только они дождались освобождения, и в голову не пришла бы мысль о грабежах и убийствах, которыми те, кто в этом заинтересован, стараются запугать население. Негры, освободившись от рабства, руководствовались бы одной мыслью, одним стремлением - подыскать себе работу, найти честный заработок. Я глубоко убежден, что и работали бы они гораздо лучше, если б их не ставили в положение рабочего скота.

"Свободные граждане из числа "цветных" в Соединенных Штатах, и особенно на Юге, живут в большой бедности и подвергаются постоянным притеснениям и преследованиям. А между тем мне приходилось встречать среди них людей по-настоящему выдающихся. Если б мы освободили негров, они оказались бы уж во всяком случае более полезными гражданами, чем потомки всевозможных разорившихся плантаторов, которые влачат жалкое существование, а труд считают чем-то позорным. Немало таких белых, положение которых немногим отличается от положения наших негров, и, знаете, я почти уверен, что среди наших богатых плантаторов найдутся такие, которые были бы совсем не прочь обратить в рабство и этих белых. Поверьте, только недостаток смелости мешает им внести в конгресс такое чудовищное предложение.