Жан-Поль Сартр - Дороги свободы. I.Возраст зрелости

– Заменить? – спросил официант.

Он наклонился, чтобы вытереть жидкость и собрать осколки; ягодицы его напряжены.

– Да... нет, – быстро сказал Даниель. – Это профилактика, – шутливо добавил он. – Сегодня вечером мне не следует пить спиртное. Дайте полбутылки «Перрье» с ломтиком лимона.

Официант удалился. Даниель почувствовал себя спокойнее. Непроницаемое настоящее преобразовывалось вокруг него. Запах имбиря, золотистый свет, деревянные перегородки...

– Благодарю.

Официант открыл бутылку и наполнил бокал. Даниель выпил и поставил бокал на стол. «Я знал! Я знал, что не сделаю этого!» Когда он крупным шагом шел по улице, когда через ступеньку бежал по лестнице, он уже знал, что не доведет все до конца; он это знал, когда брал бритву, он ни на секунду не обманывался, какой ничтожный комедиант! Только под конец ему удалось нагнать на себя страху, и тогда он сбежал. Даниель взял бокал и стиснул его в руке: изо всех сил он хотел почувствовать к себе отвращение, и сейчас для этого был прекрасный повод. «Подлец! Трус и комедиант: подлец!» На мгновение ему показалось, что вот-вот это ему удастся, но нет, это были только слова. Нужно было... А, неважно кто, неважно, какой судья, он согласился бы на любого, только н е н а с е б я с а м о г о, не на это жестокое презрение к себе, никогда не имевшее достаточно силы, не на это слабое затухающее презрение, ежеминутно почти исчезающее, но не проходящее до конца. Если бы знал кто-то еще, если бы он мог почувствовать, как на него давит тяжелое презрение другого... «Но я никогда не смогу, лучше я оскоплю себя». Он посмотрел на часы, одиннадцать, нужно убить еще восемь часов, и тогда наступит утро. Время остановилось.

Одиннадцать! Он вздрогнул: «Матье сейчас у Марсель. Она с ним говорит. Она с ним говорит именно сейчас, она обнимает его за шею, она считает, что он недостаточно быстро объясняется... Это тоже сделал я». Даниель задрожал всем телом: «Матье уступит, он непременно уступит, все-таки я испортил ему жизнь».

Он отставил в сторону бокал и застыл с остановившимся взглядом, он не мог ни презирать себя, ни забыть. Он хотел умереть, и все-таки он существует, упорно заставляет себя существовать. Но он хотел бы умереть, он думает, что хотел бы умереть, он думает, что думает, что хотел бы умереть... Впрочем, е с т ь о д н о с р е д с т в о. Он сказал это вслух, и к нему подбежал официант.

– Вы меня звали?

– Да, – рассеянно сказал Даниель. – Это вам.

Он бросил на стол сто франков. Есть одно средство. Есть средство все уладить! Он выпрямился и быстрыми шагами пошел к выходу. «Дивное средство!» Он ухмыльнулся: он всегда веселился, когда была возможность под строить себе гнусную каверзу.

Матье тихо закрыл дверь, слегка приподнимая ее на петлях, чтоб не скрипнула, затем поставил ногу на первую ступеньку лестницы, нагнулся и развязал шнурок. Грудь его касалась колена. Он снял туфли, взял их в левую руку, выпрямился и положил правую на перила, подняв глаза на бледно-розовый туман, повисший в сумраке. Матье больше себя не осуждал. Он медленно поднимался в темноте, стараясь, чтобы ступеньки не скрипели.

Дверь комнаты была полуоткрыта; он толкнул ее. Внутри стоял удушливый запах. Казалось, весь зной дня выпал в осадок в этой комнате. Сидевшая на кровати женщина, улыбаясь, смотрела на него – это Марсель. Она надела красивый белый халат с позолоченным поясом и тщательно нарумянилась, у нее был бодрый и торжественный вид. Матье закрыл дверь и застыл на месте, опустив руки, горло его стиснула невыносимая сладость существования. Он здесь, здесь он расцветал, рядом с этой улыбающейся женщиной, полностью погруженный в этот запах болезни, конфет и любви. Марсель откинула голову и лукаво смотрела на него сквозь полузакрытые веки. Он ответил на ее улыбку и направился ставить туфли в стенной шкаф. Голос, полный нежности, выдохнул ему в спину:

– Мой дорогой...

Он резко обернулся и прислонился к шкафу.

– Привет, – тихо отозвался он.

Марсель подняла руку к виску и пошевелила пальцами.

– Привет, привет!

Она встала, обняла его за шею и поцеловала, проникнув языком в его рот. Она наложила на веки голубые тени, в волосах был цветок.

– Тебе жарко, – сказала она, лаская его затылок.

Она смотрела на него снизу вверх, откинув немного голову и просовывая кончик языка между зубов, взволнованная и счастливая, она была красива. Матье со сжавшимся сердцем вспомнил о безобразной худосочности Ивиш.

– Ты нынче весела, – сказал он. – Однако вчера по телефону мне показалось, что у тебя скверное настроение.

– Нет, просто я вела себя глупо. Но сегодня все прекрасно.

– Ты хорошо провела ночь?

– Спала как сурок.

Она снова его поцеловала, и он почувствовал на своих губах бархат ее губ, а потом их гладкую, горячую и быструю нагую изнанку, ее язык. Он мягко высвободился. Под халатом Марсель была голой, он видел ее красивую грудь и ощутил во рту сладковатый привкус. Она взяла его за руку и увлекла к кровати.

– Сядь рядом со мной.

Он сел. Марсель все еще держала его руку в своих, неловко и лихорадочно сжимала ее, и Матье казалось, что тепло этих рук поднимается вплоть до подмышек.

– Как у тебя жарко, – сказал он.

Марсель не ответила, она пожирала его глазами, приоткрыв рот, с видом смиренным и доверчивым. Матье исподволь пронес левую руку мимо живота и запустил ее в карман брюк, чтобы взять сигареты. Марсель перехватила взглядом его руку и негромко вскрикнула:

– Что у тебя с рукой?

– Порезался.

Марсель выпустила его правую руку и на лету схватила левую; она перевернула ее, как блин, и стала внимательно рассматривать ладонь.

– Но повязка ужасно грязная, может быть заражение! Там все черное; откуда такая грязь?

– Я упал.

Она снисходительно засмеялась.

– И порезался, и упал. Как вам нравится этот недотепа! Что же ты натворил? Постой-ка, я сменю повязку, эта не годится.

Она разбинтовала руку Матье и покачала головой.

– Ой, какая скверная рана, как это тебя угораздило? Ты был пьян?

– Вовсе нет. Это было вчера вечером в «Суматре».

– В «Суматре»?

Широкие бледные щеки, золотые кудри, завтра, завтра я подниму для вас волосы.

– Это затея Бориса, – ответил Матье. – Он купил нож и стал меня подначивать, что я не посмею всадить его себе в руку.

– А ты, естественно, тут же и всадил. Но ты абсолютно ненормальный, бедняга, эти детишки в конце концов превратят тебя в осла. Посмотрите-ка на эту бедную израненную лапу.

Ладонь Матье неподвижно лежала в ее горячих руках; рана была отвратительна, с почерневшей сочащейся коркой. Марсель медленно поднесла руку Матье к лицу, пристально посмотрела на нее, потом вдруг нагнулась и смиренно припала губами к ране. «Что с ней?» – подумал он. Он привлек Марсель к себе и поцеловал ее в ухо.