Жюль Ромэн - Белое вино ла Виллет

Биретт говорит нам:

— Не будем торопиться! Пусть другие обгоняют нас, а мы насладимся зрелищем.

Мы начали стрелять глазами. В противоположном направлении шли два франтика, лет по двадцати: цилиндр, монокль, тросточка — все, что полагается. Держа неподвижно шею, они разговаривали… голосом, который мне ни за что не передать; для этого нужно поднять голову, немножко склонить ее на бок и чуть-чуть приотрыть рот, вроде щелочки в копилке; звук получается тоненький, сплющенный, точно его подвергли действию парового пресса.

— Мой дорогой… не правда ли… вы понимаете.

Они идут на нас. Стоп! Они инстинктивно начинают принимать свойственный им высокомерный вид: то выражение, когда они уничтожают вас одним движением век. Но мы занимали определенное пространство и твердо на нем держались. Нет никакого средства преодолеть препятствие. Им пришлось созерцать его в течение доброй минуты.

Как я уже сказал вам, мы шли потихоньку. Товарищи обгоняют нас; некоторые с семьями, с детьми. Другие рассыпаются по боковым аллеям.

Няньки разинули рты. Что это за люди в костюмах слесарей и трубочистов? Неужели они являются сюда такими толпами для какого-нибудь ремонта!

Дамочки встают, поджимают губки:

— Гюи! Гюбер! Сюда, сию минуту.

Представьте, какой ужас! Дети мастеровых на песке Елисейских Полей, в двух метрах от Гюи и Гюбера! Это бросало дамочек в дрожь, как если бы паук заползал к ним в юбки.

Какая-то развалина, тип старого сатира, в серебристо-серой шляпе, с пробором до самого воротничка, вдруг останавливается, надувает шею как индюк, двигает челюстями и в заключение вытаскивает часы. Я боялся, как бы он не хлопнулся тут же, в нашем присутствии.

Мы шли дальше. Группы рабочих подымались с площади Согласия, сгущаясь как туман. Кое-кто из прекрасных дам стали вставать со своих стульев и удирать направо. Но большая их часть не желала, чтобы их сочли трусихами, и с героическим видом продолжала свое вязанье.

Правильное движение экипажей тоже было нарушено; они становились редкими; должно быть, на площади Согласия образовался небольшой затор, или же они просто избирали другой путь при виде этой странной толпы. Впрочем, ни одного инцидента. Ослы, прогуливавшиеся по аллеям, выжидали случая. Но мы вели себя тихо, как овечки. Любовались цветущими каштанами.

— Вот это так деревья! Знатные деревья!

Те из нас, кто понимал толк в садоводстве, подходили к газонам, к группам деревьев и оживленно спорили. Одни критиковали систему орошения; у других было свое мнение насчет способов прививки.

После круглой площадки Елисейских Полей, авеню суживается. Не видно больше газонов, групп деревьев, вместо них — балконы в цветах и, время от времени, новенький, блестящий автомобиль у подъезда или цветочная выставка — прекрасный ландыш, сто су букетик!

Затем я вижу, как мы спускаемся по улице, которая упиралась в тупик. В обыкновенное время на ней, вероятно, нет ни души. В количестве двух или трех дюжин мы рассыпались по всей площади улицы. Солидные дома, комфортабельно расположившиеся по обеим ее сторонам, подобно пассажирам купе первого класса; и мы, как тараканы на калорифере купе.

У одной подворотни прохлаждался лакей. Не говорите мне об этих типах. Я ненавижу их больше, чем богачей. Они занимаются самым подлым ремеслом; даже не ремеслом: богачи пользуются ими, как я пользуюсь стулом или сапожною щеткою. И они мнят о себе что-то! Никто не окажет вам столь дурного приема, как такая помятая рожа, которая только что вынесла ночной горшок.

Прежде чем стать грузчиком, я занимался слесарной работой. Однажды мне предстояло сделать установку в богатом квартале. Я знал этаж. Поэтому я ничего не спросил внизу и поднялся по первой попавшейся лестнице. Я долго не забуду вида лакея, который открыл мне. Он смерил меня взглядом. Потом оставался безмолвным в течение целой минуты, наморщив брови и скривив рожу: до такой степени мое появление казалось ему невероятным, чудовищным. Он озирался по сторонам, как будто отыскивая щипцы, которыми можно было бы убрать меня с половика и швырнуть в клетку подъемной машины.

— Здесь живет мадам такая-то?

Он разжимает губы.

— Почему же вы не поднялись по черной лестнице? Вас не следовало бы впускать отсюда… Ну, так и быть!

Ах, это пожатие плечами! Этот вздох!

Наш лакей у подворотни уже строил подобающую рожу. Он, вероятно, принимал нас за артель мостильщиков или проводчиков газа. Но он был живо выведен из заблуждения.

— Эй, Жозеф!

— Здорово, толстяк!

— Как ты красив с твоими колбасками!

— Если ты наплодишь маленьких, подари мне одного!

Его щеки с бачками начали дрожать от гнева, а руки, заложенные за спину, щелками пальцами.

Мы столпились около него. Я думаю, он испытывал желание запереть свои ворота, но не смел.

Тут Биретт обращается к нему:

— Нет ли у вас свободного помещения? Маленькой квартирки? У нас семья спокойная: семеро детей, собака, кошка, три канарейки. Квартал мне подходит, а наружность твоя мне очень нравится.

Он оборачивается к нам:

— Ну что, приятели? Пойдем?

Он входит. Мы следуем за ним по пятам. Лакей расставляет руки и хочет преградить нам дорогу.

— Я запрещаю вам входить сюда! Я вам запрещаю! Я кликну полицию.

— Не беспокойся, Жозеф! Конечно, Лепин недалеко. Но ты напрасно сердишься, толстячок! Не могу же я снять помещение, не осмотревши его! Нужно быть рассудительным!

Мы были уже во дворе, человек тридцать, по крайней мере. Большой квадратный двор, тщательно вымощенный. Ни одной клетки в окнах, никакого белья, никакого шума. В углу рукав для поливки, привинченный к водопроводному крану.

Мы внесли сюда оживление. Можно было подумать, что находишься в школьном дворе в день предвыборного собрания. Дом, казалось, не подавал признаков жизни. Никто не подходил к окнам. Но вглядываясь пристальнее, мы замечали, как то здесь, то там шевелится занавеска. Горничные бежали осведомить:

— Барыня! Если бы вы знали! Весь двор битком набит хулиганами и революционерами!

Тогда Биретт выступил вперед:

— В праздник никак нельзя обойтись, чтобы не поплясать маленько. Ну-ка! Маленький хоровод! Составьте круг! Возьмитесь за руки и внимание к такту!

Потом он поднял голову:

— Мадам и месье: зрелище бесплатное, даровое. Предлагается в качестве премии по случаю первого мая. Спешите же воспользоваться, потому что потом оно будет стоить гораздо дороже!

Он оборачивается в нашу сторону:

— Вы готовы?

Мы взялись за руки. Откашливаемся, сплевываем и

З_а_п_л_я_ш_е_м К_а_р_м_а_н_ь_о_л_у…

Никогда мы так не старались. Отражаемый стенами шум снова обрушивался на нас. Мы орали еще сильнее, чтобы перекричать самих себя.