Жюль Ромэн - Шестое октября

Супруги Шансене занимали квартиру из шести комнат в новом доме на улице Моцарта. Комнаты были не очень велики. Потолки — высотою ровно в 3 метра. Но ванных комнат было две, плюс туалетная, а в доме лифты — пассажирский и грузовой.

Вся квартира, за исключением одной комнаты, была обставлена в современном вкусе. Г-жа де Шансене съездила в Нормандию, чтобы заказать там столовую, кабинет, будуар и две спальни в новом стиле. Когда надо было решить вопрос о меблировке залы, мужество изменило ей. Вернувшись в Париж, она собрала для залы мебель в стиле Директуар, потому что ей нравилась эта эпоха, и в то же время потому, что из классических стилей, как ей показалось, этот все-таки наиболее сносным образом контрастировал с вытянутыми кривыми цветочными украшениями, блеклыми тонами в остальных комнатах. (Стиль Louis XV, хотя и более родственный новому, так скрежетал зубами рядом с ним, пусть даже только в воображении, что сердце разрывалось.)

6 октября 1908 года, в девять часов утра, г-жа де Шансене сидит в своей спальне на твердом стуле, плохо рассчитанная спинка которого придает насильственное положение пояснице и туловищу. Она утешается тем соображением, что новый стиль, вполне соответствуя духу времени, непрерывно апеллирует к энергии.

Дверь из спальни в ванную открыта. Слева г-жа де Шансене видит свой зеркальный шкаф. На днях она заметила неприятное сходство: если мысленно удалить само зеркало, то обе отвесные части и фронтон — это совершеннейшие входные двери метро. Тот же взлет сладострастно изогнутых, близких к обмороку стеблей, те же венчики и почти тот же орнамент. Недостает только надписи вьющимися, как лианы, буквами: «Метрополитен». Конечно, все произведения искусства определенной эпохи напоминают одно другое. Самый скромный железный подоконник конца семнадцатого века принадлежит к тому же семейству, что и великий Трианон. И для глаз современника чем же вход в метро, по части претензий на красоту и благородство, уступает, например, входной решетке Питомника в Нанси, которою в наше время восхищаются как шедевром? Тем не менее, г-же де Шансене, когда она теперь становится перед зеркалом, всякий раз представляется, будто она сама выходит из недр метрополитена, и она чуть ли не обоняет затхлый запах подземелья. От такого наваждения могут расстроиться нервы.

Этих мыслей не рассеивают ни присутствие маникюрши, ни ощущения от мелких инструментов около ногтей, так как эта молодая особа и ловка, и молчалива. Однако, взгляд г-жи де Шансене упал на стан маникюрши, наклонившийся в это мгновение. Теперь в моде высокие воротники с кружевной отделкой, а поэтому трудно скользнуть взглядом за корсаж. Но наружные формы показательны. «Какая у нее, должно быть, красивая грудь!» И г-жа де Шансене задает себе вопрос: «Так же ли моя хороша?» Ей приходится ответить на него отрицательно: и эта мысль ее тяготит. Прежде всего, г-н де Шансене, судя по многому, неравнодушен к пышности груди. И хотя г-жа де Шансене совсем уже не влюблена в своего мужа, все же она желает и впредь внушать ему если даже не страстную любовь, то по крайней мере желание. Правда, она говорит себе, что мода за последние годы склоняется в пользу стройности стана, несомненно, из духа солидарности с новым искусством, о тенденциях которого свидетельствуют стул и шкаф. Бедра и грудь начинают исчезать. Борьба против тонкой талии, начатая мужественными людьми в конце прошлого века, принесла в начале нашего некоторые несомненные плоды. Но еще сегодня утром г-жа де Шансене получила каталог зимних новинок и перелистала его в постели. Противники тонкой талии не могут похвалиться победой. Картинки доказывают, что она не утратила обаяния. А покуда тонкая талия будет целью стремлений, сохранят свою ценность и выступы, ее подчеркивающие сверху и с боков. Рассматривая картинки внимательнее, можно согласиться, правда, что общая линия образует менее выпуклую кривую, чем когда-то. В частности, гораздо круче ниспадают бедра. Вместо того, чтобы дать тазу раздаться в стороны, его сжимают, удлиняют. Он уже напоминает не полный зрелый плод, а первое набухание оплодотворенного цветка. То же и с грудью, хотя ей позволяют быть полнее. Не поощряя объемистой груди, моды осени 1908 года еще предоставляют грудям приличных размеров прекрасные возможности показать себя в должном свете. Разве что им приходится расположиться несколько ненормально, ибо, по-видимому, есть тенденция опускать их как можно ниже. Скат от шеи очень длинен.

Все это, очевидно, вопрос корсета. И это приводит г-жу де Шансене к вопросу:

— Вы носите корсет?

— Не то что корсет, скорее лифчик, почти без китового уса.

— А что вам доводилось слышать? Верить ли слухам, что дело идет к упразднению корсета?

— К полному? Не думаю.

— Заметьте, что, по-моему, заменить корсет лифчиком значило бы его упразднить.

— Конечно! Но этого не будет. Как же получить линию?

— Вам скажут, что при хорошем сложении у самого тела есть линия.

— Простите, графиня, но для этого надо естественной линии тела быть модной линией, а это, согласитесь, не часто бывает. Да и когда тело слишком подвижно, оно принимает неправильные положения. Если вы чем-нибудь жестким не сдержите движений тела, вы никогда не сможете одеть его в платье, которое бы сидело как следует.

Г-жа де Шансене не отвечает. Она думает о сокровенных пружинах моды. Корсет, как и другие усложнения и оковы, появились по желанию мужчин, потому что в то время им хотелось, чтобы женщина одетая была как можно менее похожа на женщину раздетую и тем более их возбуждала.

«И еще потому, — торопится она прибавить, — что женщины того времени имели много детей, мало сведений по гигиене и быстро превращались в бесформенные туши. Но вполне возможно, что когда-нибудь они пожелают, чтобы одетая женщина оставалась постоянным и прозрачным намеком на раздетую. На чьей стороне окажется тогда преимущество, — на стороне ли молодой маникюрши с ее роскошной грудью, или на моей? Боже мой, как утомительно думать!»

Двумя комнатами дальше, в своем кабинете работы Мажореля, г-н де Шансене разговаривает по телефону.

— Это вы, Шансене? Знаете, у меня до сегодняшнего утра не работал телефон.

— Отчего?

— Из-за пожара на станции Гутенберг.

— Да разве вы присоединены к ее сети?

— Нет.

— Так как же?

— С телефонами никогда ничего не понять. Словом, станция не отвечала. Скажите, вы видели С?

— Кого?

— С. Вы знаете.

— Да. А что?

— Тот, по-видимому, решил внести запрос немедленно по возобновлении занятий.

— Серьезно?

— Да. У него есть материал.

— Он никого не заинтересует.

— Вы думаете? Он заинтересует налоговую инспекцию. И к тому же открылся бы новый источник. В момент, когда боятся увеличения налогов. Как избиратели, мы не имеем веса.